Мария Капшина - О верности крыс

— Не думаю, что нужно что-то предпринимать, — не без удовольствия сказал Нохо. — Разве что устроиться поудобней и наблюдать за представлением. Заговорщики выбрали хорошего убийцу, но совершенно неподходящего для покушения именно на ол Тэно. Я не вполне понимаю, как им удалось на него выйти. Нхарий Призрак обычно не связывается с такими… некомпетентными заказчиками. Но самое любопытное… — ол x хмыкнул. — Нхарий никогда не работал открыто на Кхадеру, но у меня есть все основания полагать, что он обещал ей если не содействие, то по меньшей мере нейтралитет. А обещание от наёмника его уровня дорогого стоит. Я думаю, — подытожил он, — если у вас вдруг были какие-либо планы с участием нок Бааркиджа, вам стоит подыскать кого-то другого на его роль.

Пророчества Нохо сбылись уже через четыре дня. Нок Бааркиджа и нок Тайракха арестовали за попытку покушения и казнили через некоторое время. Само по себе это не стало бы темой разговоров надолго, но ол Тэно приказала заговорщиков — повесить, прозрачно намекнув, что нарушившие присягу — скорей нашада, а не дворяне.

Она не была дворянкой. Подлинные бумаги ол Тэно или поддельные, но воспитывали её не учителя в родовом имении, а столичные улицы. И Мастера коробила мысль об этом, как бы он ни забивал её здравым смыслом и соображениями целесообразности. Дворянке не пришло бы в голову повесить дворян, отняв у оставшихся родственников титулы и имущество. Сослать в дальние провинции или выслать из страны — да. Обезглавить — возможно. Пытать перед тем — возможно. Но не повесить.

После Вернаца в Занге её кто-то называл Редой. После такой казни заговорщиков об этом прозвище вспомнили и в Эрлони. В Веройге. Чернь стала за императрицу горой, чернь любит, когда ниспровергают авторитеты. Купцы и финансисты любят хорошие льготы, но они понимают, кем составлены указы об этих льготах, хоть и подписанные ол Тэно…

Беда в том, что это только самое начало. Девчонке и двадцати лет не исполнилось. И если продолжение будет похоже на начало, Лэнрайну ол Тэно может понадобиться сместить существенно раньше, чем планировали. Очень уж шустро она взялась тянуть власть на себя.

Мийгут

2276 год, 20 день 3 луны Ппн

Эрлони

Жизнь была кончена. Мийгут смотрел на последнюю работу и сознавал это со всей очевидностью. Жизнь была кончена, толком не начавшись. На лице Мальвиша вместо вдохновенного воинского пламени явно просвечивало мелочное злорадство и общая склочность нрава. Орект, в полном соответствии с каноном, смотрел строго, пасмурно и благочестиво. Складывалось впечатление, что младшему из авторов Писания аукнулась вчерашняя попойка, придав взгляду томность, а лицу — глянец мизантропии. Мечи в правых руках и перья в левых нелепо топорщились, канонически сияя пламенем и льдом соответственно. С атрибутикой в руках святые вынужденно стояли в неудобных и напряжённых позах, нервируя этим Мия.

Заказчик, безусловно, будет доволен. Но огонь рисовать как не получалось, так и до сих пор не выходит, а в этот раз — ещё хуже обычного.

Мий раздражённо сдвинул оконченный заказ на край стола, взял тряпку и принялся за уборку. Конечно, это всё — только попытки набить руку. Но сколько же можно набивать! Дооррэ Дзарш в этом возрасте уже стены аксотского храма расписывал. А Нотвадона Лаолийский свой гениальный "Поход Хада против южан" в пятнадцать написал!

А Мийгут из Эрлони так и помрёт ремесленником. Хотя и неплохим, наверное.

Раздумья прервал перезвон колокольчиков снизу, от двери. Мийгут высунулся на лестницу и обнаружил в дверях Шона, раскрасневшегося и встрёпанного. Кудлаш, судя по всему, остался снаружи, иначе его невозможно было бы не заметить. Шонек разуваться и проходить не спешил, и дверь не закрыл, сразу замахал рукой — спускайся, мол:

— Мий, на площади возле "Маэтишеной" состязания альдзелдов. Я Умника подбил участвовать, представляешь?! Собирайся быстрей!

Мий неуверенно переминался на месте.

— Давай-давай, быстро! — опять махнул рукой Шонек. — Опоздаем!

Выходить из дома не хотелось. Своим жильём Мий обзавёлся не так давно, но успел уже в полной мере оценить возможность отсиживаться в нём. Где-то в людном месте, да ещё в Шоном (и Лайя наверняка пойдёт, раз Умник там)… Это нужно будет смеяться, рассказывать байки и веселить приятелей…

— У меня работа на завтра, срочный заказ, — сказал Мий. — Несколько писем переписать надо, одно сочинить…

— Брось, утром напишешь!

— Да нет, сегодня надо.

— Точно?

— Я никуда не пойду.

Шонек зло фыркнул и взъерошил волосы.

— Ты сам на себя не похож в последнее время! — сердито сказал он. — Бледный затворник какой-то! Оней на тебя злится, между прочим. Ты вообще ещё помнишь, как он выглядит? Что на тебя нашло? Ты же из нас троих всегда самым компанейским был! Чего ты дома сидишь с кислой рожей?

— Я повзрослел и остепенился, — сказал Мий с такой карикатурной важностью, что Шонек покатился со смеху. — Шон, иди отсюда! — весело скомандовал Мий. — Я пол-луны ждал свободной минутки, чтобы поработать! А тут ты приходишь. Давай, на днях как-нибудь.

— Ладно, Мий, как знаешь, — качнул рыжей головой Шон. — Но ты смотри, хоть куда-то выбирайся иногда.

— Да выбираюсь я! Весь день вчера бегал по городу. А сегодня хочу поработать. И ничего преступного в этом желании не вижу.

Шонек ушёл, Мий закрыл за ним дверь, бездумно поправил плетёную занавеску в проёме и вернулся в кабинет. В кабинете было сумрачно, как вечером, и воздух стоял спёртый, несмотря на открытое окно. Пахло мокрыми досками от пола и сухой тушью, и тянуло весенней сыростью с улицы.

Каллиграф с отвращением поглядел на чистый лист. Зажмурился, помотал головой, открыл глаза и взял в руку кисть.

Это большая удача, когда удаётся найти работу, которая и кормит тебя, и не противна. К тому же, не сказать, чтобы слишком сложна: голова остаётся свободной, большей частью вся работа — дело техники. Шонек как-то говорил, что рисовать всю жизнь одни и те же знаки — скучно. Мийгута монотонная работа не пугала. По крайней мере, он привык так думать. Письмо помогало ему успокоиться.

Он снова помотал головой, отгоняя назойливую хандру. На столе справа от листа лоснилась капля туши. Мий поморщился и тщательно вытер её бумажной салфеткой. Потом аккуратно разобрал всё, что скопилось на столе. Потом сел и закрыл глаза. Та работа, за которую платили, канцелярская, вся была уже сделана. Настоящая же неожиданно заглохла, оставив вместо себя тянущее чувство пустоты. Мий чувствовал пустым высохшим колодцем с дурно пахнущей жижей на дне, глубоко в гулком деревянном срубе. Выходить из дома решительно не хотелось. Не хотелось делать вообще ничего, только лежать, есть изюм и ни о чём не думать. Меньше всего хотелось идти к друзьям, которые привыкли к его байкам, смеху и умению быть душой компании. И где придётся поэтому смеяться, рассказывать байки и быть душой компании. Дома можно расслабиться и не выглядеть счастливым.