Eldar Morgot - Тень на Солнце

— Ваше превосходительство? — раздалось за спиной.

— Ну? — обернулся Гастон, отворяя дверь своего кабинета. — Что еще? Я же просил не беспокоить.

Четвертый этаж белого здания Смотрящих, что располагался рядом с Королевским дворцом, утопал в вечнозеленых деревьях и со всех сторон был окружен розовыми кустами. Даже забора не было. Охрана в любом случае начеку, а наемному убийце забор не преграда, говаривал Главный Смотрящий, выслушивая очередные жалобы стражи.

Гастон уселся в кресло, придвинул аккуратную стопку донесений и вздохнул. Наконец, махнул рукой.

— Хорошо, что у тебя? Быстрее,

— Вы просили сведения по преподобному Басили, ваше превосходительство.

Яркий свет ослепил узника. На самом деле это был не более чем тусклый факел, но даже его свечение породило резкую боль в отвыкших глазах. Узник сел на койке, всматриваюсь за плечо толстого тюремщика, который равнодушно глядел на него, словно кот, что лениво пялится в пустоту после обеда. Заключенный хмыкнул и почесал аккуратно расчесанную бороду.

— Ты смотри-ка, вспомнили-таки, — пробормотал он, вставая. В камере он был не один, единственный сосед громогласно храпел на соседнем топчане, раскинув руки и выставив острый кадык.

— Встать! — рявкнул тюремщик, вытягиваясь и испуганно косясь в коридор.

— Давно стою уже, недоумок.

Тюремщик задохнулся от гнева, поднял было плеть, но замер, глотнул воздух и отошел в сторону. Узник так и не увидел, опустил ли он плетку, или так и остался стоять со вскинутой рукой.

Щурясь, узник расчесал пятерней волосы цвета соломы и уставился на посетителя. Следующие несколько мгновений ему понадобились ля того, чтобы постараться скрыть удивление. В полумраке камеры ему это удалось.

Главный Смотрящий Мзума, глава Тени — Королевской разведки, Рыцарь и Опора Ламиры, Гастон Черный брезгливо осмотрел грязную солому, что устилала пол и сделал шаг вперед. Щегольской пурпурный плащ он закинул на руку в белых перчатке. Из-под красивого берета на его плечи ниспадали слегка поседевшие каштановые волосы. Два разноцветных глаза, карий и голубой, неторопливо осмотрели решетки, окно, покосившиеся койки и снова остановились на облокотившемся о стену узнике.

— Большая честь, — с усмешкой поклонился заключенный. — Тень интересуется живыми трупами? Забытого всеми монаха осчастливил вниманием сам Гастон Черный. Ваше превосходительство не убоялось зайти в камеру к необузданным преступникам? Браво, Ормаз свидетель.

Гастон молчал. В углу зашуршала мышь.

— Что нового в Солнечном Королевстве? — продолжал обитатель камеры. — Идут дела? Как здоровье ее величества? Как…

— Спасибо, Отец Басили, все отлично, — неожиданно сказал Гастон, скользнув взглядом по храпящему сокамернику.

— Знаешь мое имя? — захохотал узник. — О, боги, какое искупление… Хотя, чему я удивляюсь? Не придет же ко мне столь важный гость, предварительно не ознакомившись с делом. Значит, — он прищурился, — понадобился-таки всеми позабытый Следящий? Иль страховидлы развелись в округе, и спать не дают, э? Ведьмы? Чудища? А может, ересь какая в наших краях?

Гастон улыбнулся, снял перчатки. Затем снова одел их. При этом его нога медленно постукивала по соломе.

— Я буду задавать вопросы, преподобный. Ты будешь отвечать.

— Ну, конечно, как я могу не…

Насмешливая улыбка сползла с губ отца Басили, потому что он увидел выражение лица Гастона.

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Сколько лет сидишь?

— В этой яме — пять зим. А до этого уж и счет потерял времени да тюрьмам.

— Мягкий режим, преподобный.

— Согласен, иначе б не протянул и зимы.

Гастон поднял глаза к теряющемуся в полумраке потолку, немного помолчал. Поморщился. Поднес к носу пахучий носовой платок. Басили терпеливо ждал. От его насмешливого спокойствия не осталось и следа. Он понял, кто перед ним. Вернее, вспомнил.

— Зезва по прозвищу Ныряльщик, сын Ваче, — медленно проговорил Главный Смотрящий, не глядя в глаза Басили. Гастон вообще не любил смотреть людям в глаза.

Преподобный попятился к своей койке и грузно сел. Его руки принялись выбивать дробь на коленях. Низко опущенная косматая голова задергалась. Гастон с любопытством наблюдал.

— Кажется, это имя тебе знакомо, отче. Имя человека, недавно отправившего на соль кудиан-ведьму по имени Миранда!

Когда преподобный поднял голову, Гастон едва не вздрогнул. Едва, потому что вывести его из себя было почти невозможно. Но ярость в глазах узника, искривленные в гримасе губы сказали ему многое. Очень многое.

"Мой милый Данкан!

Пишу это письмо, двенадцатое по счету. Мне не спится. Предыдущие одиннадцать посланий лежат передо мной стопкой. Ты не читал их, как не прочитаешь и это. Я не очень умею писать эмоциональные письма, я не сочинительница из какого-нибудь затерянного в горах храма Дейлы, и не составитель биографий. Тем не менее, пишу, пишу, как умею, как чувствую. Вчера случилась вещь, которой я так боялась и так страстно желала. То есть, нет, ничего не произошло, совсем ничего… Лишь помню твой горячий взгляд и тепло руки, мимолетно прикоснувшейся ко мне во время обеда. Словно молния прошла сквозь мое тело, что-то незримое сладостной дрожью затрепетало в животе, и невидимые бабочки принялись порхать в…"

Светлоокая и Прекрасная, Властительница Восхода и Заката, Госпожа Махатинского, Верхнего, Нижнего, Душевного, Загорного, Приморского тевадств, Друг и Покровитель джуджей, Хранительница Очага, Любимица Ормаза, Дочь Дейлы, Надежда Аргунэ, прочая и прочая, ее Величество Ламира Милостивая, королева Солнечного Королевства Мзум, отложила гусиное перо и долго смотрела в желтоватый лист, покрытый маленькими, аккуратными рунами. Она сидела в одиночестве в своей спальне. Длинные волосы монархини были распущены, светлыми блестящими волнами стелились по шелковым складкам ночной рубашки. Инкрустированный золотом гребень лежал без дела на мягком стуле с высокой спинкой. Разобранная кровать белела безукоризненным богатством шелка и парчи. Несколько светильников горело в полумраке королевской опочивальни, не позволяя ночной темени окутать окружающие предметы. Ламира вздрогнула, подняла голову на шорох. Нет, это просто ветер стонет за окнами, и поскрипывают ставни. Всего-навсего ветер. Она взяла в руки изящное зеркальце и взглянула в него. Потерла шрам на подбородке, грустно улыбнулась и снова взялась за перо. Перевела взгляд зеленых глаз на огонь. Камин тихо сипел вспыхивающими головешками, словно разыгрывая причудливый спектакль из теней, в котором кочерга казалась огромным чудищем, с широко раскрытой пастью, а дрова и прутья решетки — фантастическими существами с поднятыми в ужасе руками.