Eldar Morgot - Тень на Солнце

Был бы мёд, а муха из Элигера прилетит

Ветка гнется, пока молода, вырастет — не согнешь

Мзумские поговорки

Однажды коршун встретил сову.

— Какие у тебя нежные перышки! — восхитился коршун

— А сердце еще нежнее! — похвасталась сова.

— В самом деле? — взмахнул крыльями коршун. — Ну что ж, попробуем тогда!

И коршун бросился на сову, разорвав ее в клочья.

Элигерская поговорка

— Э? Повтори, мальчик.

— Учитель Кондрат, а правда, что Зезва Ныряльщик сам на четверть страховидл?

— Дейла-Заступница! Что это за сказки, сын мой?!

— Ну…люди говорят, отче.

— Люди! Не люди они, а людишки, которым след языки поотрубать! Ну, что смотрите, рты пораскрывав? Не был Зезва на четверть страховидлом, даже на полчетверти…

— Значит, на восьмушку, учитель?

— Молчи, негодник! Я вас научу, как себя вести в классе, школяры! Зезва по прозвищу Ныряльщик — человек и сын человека. Зарубите себе это на носу и…Молча-а-а-ть! Руки на стол, выпрямьтесь, ради Ормаза! Уф! Кай, налей мне воды.

— Несу, учитель!

— Давай сюда…уф, жарко сегодня… И сердце у него человеческое, слышите? Все поняли? Так, вижу, что все. Продолжим. Кай, на чем мы остановились?

— На том, как ткаесхелхи уничтожили лайимаров в Первую Древнюю Эру!

— Да не пищи ты! Голова болит, клянусь милостью Дейлы. Итак…

Худощавый мальчик лет десяти зачаровано смотрел, как бродячий акробат в блестящем разноцветном трико ловко жонглирует яблоками, подмигивая и ухмыляясь собравшейся вокруг детворе. Действо так захватило мальчика, что он вспомнил про младшую сестренку лишь когда та дернула его за рукав.

— Пошли, мама и папа будут шердиться, — прошепелявила девочка, щурясь от солнца.

Мальчик вздохнул, еще раз оглянулся на радостно визжащих и смеющихся сверстников, покрепче сжал руку сестренки и побрел по улочке вниз, прочь от торговой площади.

Они вприпрыжку подбежали к родительской лавке. Мальчик ловко увернулся от руки отца, что строго смотрел на него из-за прилавка, заваленного свежей рыбой. Мама всплеснула руками, но тут же повернулась к посетительнице, что выбирала себе рыбину покрупнее.

Дети заинтересовались покупательницей, принялись выглядывать из-за материнской юбки. Раскрыв рот, разглядывали сгорбленную фигуру, трясущиеся руки и уродливое сморщенное лицо. Отец нахмурился и хотел было велеть детям идти в дом, но старуха заговорила, тыкая в рыбу кривым пальцем.

— Вот эту… И эту тоже. Заверни получше, добрая женщина.

— Конечно, конечно, госпожа Миранда, — засуетилась мама. — Сейчас…Давненько у нас не были, а?

— Давненько, — согласилась старуха по имени Миранда. — Я ж в Убике живу, в конце концов. А разве в Убике свежую рыбку отыщешь? Разве что леща из пруда! Вот и приходится старой Миранде в город…Ах, какие славные детки! Ваши?

Смутная, понятная лишь матерям тревога закралась в душу женщины, когда она заметила взгляд древней старухи, обращенный на детей. Подошел, вытирая руки, отец, обнял сына за плечи, потрепал волосики дочери. Миранда улыбнулась, показав желтоватые зубы.

— У меня такая тяжелая сумка… Не попросишь ли деток помочь старой женщине отнести покупки?

— Куда? — вздрогнула лавочника, оглядываясь на мужа.

— А недалече, дочка! За базаром меня ждет телега.

— Так далеко…

Отец кашлянул, осуждающе глядя на жену. Отказать в помощи пожилому человеку!

— Я могу отнести, госпожа Миранда.

— Ты? — Миранда пожевала губами. — Но мне приятнее с детками, понимаешь? Так хочется поболтать с этакими ангелочками!

— Нет, — отец сдвинул брови, скрестил руки на груди и насупился. Осмелевший мальчик выглянул из-за спины отца, и состроил насмешливую рожицу. Ему вовсе не хотелось идти с этой страшной старухой. Сестренка прыснула при виде его высунутого языка и тоже показала язычок гостье.

Миранда некоторое время переводила взгляд желтых глаз с одного ребенка на другого, затем осмотрела лавку странным взглядом.

— Не хотят детки со мной идти, значит, — проскрипела она, стукнув кликой.

Девочка выскочила вперед и к ужасу матери выкрикнула:

— Не пойдем ш тобою, ни за что, вот! Уходи, уходи!

И показала язык. Мать схватила ее на руки, спрятала голову у себя на груди. Страх сжал материнское сердце. Дикий, первобытный ужас утяжелил дыхание, потому что старая Миранда что-то шептала, шевеля дряблыми губами. Учуял недоброе отец, притянул к себе сына. Но мальчик беспечно заулыбался. Ведь папа рядом, что может с ним случится. Поднес руку к носу, принялся дразнить старуху, кривляясь.

Миранда перевела застывший желтый взгляд на мальчика. Почему-то задрожавший отец увидел, как уродливая старуха снова что- то шепчет. Затем Миранда прижала сверток с рыбой к груди и поковыляла выходу. На пороге остановилась, обернулась. Блеснули в улыбке желтые зубы.

— Прощайте, маленькие ангелочки, — сказала Миранда еле слышно. — Вспомните еще меня.

И долго еще после того, как дверь за старухой захлопнулась, супружеская чета торговцев рыбой не могла прийти в себя. И лишь дети быстро забыли про уродливую сгорбленную старуху по имени Миранда.

Гастон Черный, Главный Смотрящий Мзума, всегда по-особенному поднимался по ступенькам. Он ставил не всю ступню, а лишь пальцы ноги, иными словами, ходил по лестницам на цыпочках. Гастон уже не помнил, почему так делал. Воспоминания остались в далеком детстве, голодном и запуганном. Запуганном, потому что нет на свете более жалкого существа, чем воспитанник сиротского приюта при Храме Дейлы во Мзуме. Гастон давно забыл, как часто они с Лали, младшей сестренкой, убегали от монаха-воспитателя на колокольню, размазывая слезы и что-то шепча под нос. Круглая, уходящая, как казалось маленьким Гастону и Лали, в небо лестница, и спасительная крыша. Дети бежали, прыгая по скрипящим деревянным ступенькам, смешно ставя на них кончики пальцев ног. Там, наверху, они могли отдышаться и успокоиться. Успокоиться настолько, что Гастон спокойно и даже с насмешкой слушал чертыхающегося монаха, что поднимался за ним, щелкая розгами по перилам. Даже трусишка Лали, всегда с ужасом прислушивавшаяся к скрипу ступенек, всегда встречала усталого вспотевшего воспитателя с гордым видом. Расправа была неизбежной, и девочка не выдержав, начинала громко плакать. Гастон же улыбался. Ведь он победил. А взмокший от усердия монах каждый раз разочарованно выпучивал глаза, когда после экзекуции поворачивал Гастона к себе, ожидая увидеть на его лице слезы и сопли. Слез не было, лишь злая улыбка и полный ненависти взгляд разноцветных глаз. Однажды он отомстит. За сестренку, дрожащую сейчас в углу полной голубиных перьев самого верхнего этажа. И за себя.