Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

Фаэслер почувствовала, что у нее дрожат руки.

— Господин Сезирель, — сказала она, — ведь вы обещали помочь мне!

— Да, обещал, — кивнул Сезирель, делая еще шаг в сторону. — Мое обещание остается в силе. Но я внезапно вспомнил, что у меня в храме есть одно дело…

Дариола, следившая за ними, тоже заметила маневр Сезиреля.

— Господин Сезирель, — окликнула она его, — подойдите, пожалуйста, сюда.

Сезирель подошел к ней и почтительно склонил голову.

— Что вам угодно, моя королева?

— Прошу вас, присядьте рядом со мной, — медовым голосом сказала Дариола. — Я хочу знать ваше мнение по одному богословскому вопросу… В Нагана-Сурра сказано, что после смерти аврин попадает в чертоги своего божества-покровителя, где его ожидает предопределенная ему участь. Как правило, аврин имеет одного покровителя. А теперь скажите мне, господин Сезирель, куда попадет аврин, у которого божеств-покровителей два?

Сезирель, мысли которого были заняты совсем другим, сразу не нашелся, что ответить, и чтобы выиграть время, спросил:

— Что натолкнуло вас, моя королева, на столь, бесспорно, благочестивые, но печальные размышления?

— Смерть господина Аскера, — сказала Дариола, состроив самую постную мину.

— Вести о моей смерти слегка преувеличены, — раздался из дверей так хорошо знакомый всем бархатный голос, и в зал вошел Аскер собственной персоной в сопровождении Моори и Латриэля.

Надо было видеть лица придворных в эту минуту!

Но Аскера интересовали далеко не все из них. Два лица он уже нашел, а вот третьего здесь почему-то не было.

— Наконец-то! — вырвалось у Дариолы, и она одной рукой вцепилась в подлокотник кресла, а другой в хламиду Сезиреля, чтобы он, еще чего доброго, куда-нибудь не делся. Но он этого не замечал: он смотрел на Аскера.

— Аскер, ты жив! — зарыдал король, забыв о приличиях. — Как это возможно?

— Да, я жив, мой король, — сказал Аскер, подходя поближе, — но об этом потом. Сначала я хотел бы разобраться с некоторыми господами. Кстати, я вижу не всех, кого хотел бы. Где господин Дервиалис?

— Он ушел, — пожал плечами король. — Он устал с дороги, и я его отпустил.

— Прошу вас, мой король, пошлите за ним солдат и возьмите его под стражу.

Король махнул рукой, даже не задумавшись над содержанием просьбы, и охранники кинулись исполнять приказание.

— А пока займемся тем немногим, что мы имеем, — улыбнулся Аскер, и улыбка эта скорее напоминала оскал. — Госпожа Сарголо, вы уже успели переодеться и даже надушились? Знаете ли, я терпеть не могу запаха ваших духов, и теперь вас ничто не спасет.

— В чем дело? — дернула плечом Фаэслер, изображая святую невинность и одновременно кинув на Сезиреля взгляд, умоляющий о помощи.

— Моя королева, — обернулся Аскер к Дариоле, — письмо при вас?

— О да, оно при мне! — сказала Дариола, еще сильнее вцепившись в Сезиреля. Но он не заметил этого и теперь: он смотрел на листок бумаги в руках королевы, исписанный убористым почерком Фаэслер.

Дариола подала письмо королю. Король взял его в руки, повертел и, нахмурив брови, начал читать.

— Вслух, — потребовала Дариола.

Король стал читать вслух, и с каждым новым словом на лицах придворных росло возмущение, а Фаэслер узнавала свое письмо к Сезирелю. Придворные стали отодвигаться от нее, и вокруг нее постепенно образовался вакуум, так что теперь она стояла совершенно одна.

— Что вы на это скажете, госпожа Сарголо? — сурово спросил король, дочитав письмо. — Ваша вина очевидна, и вы виновны больше своих соучастников, поскольку именно вы были душой заговора! Да к тому же вы еще и аргеленская шпионка! Ваши хозяева передали вам этот хлыст, и я сейчас жалею об одном: он не может опуститься на вашу спину! Но вас постигнет кара, не менее жестокая!

— Мой король, я прошу для нее не мести, а правосудия, — мягко, почти ласково сказал Аскер.

— Казнь!! — завопил король. — Всем троим — пытки и казнь!

Тут Сезирель вскочил с места, судорожно вырвал из руки Дариолы свою хламиду и воскликнул:

— Мой король, меня оклеветали! Я не имею к этому гнусному преступлению ни малейшего отношения! У госпожи Сарголо со мной давние счеты, и она решила свести их таким образом. Я могу поклясться своей жизнью, что вижу это письмо впервые.

Эта клятва, сказанная твердым и уверенным голосом, произвела на короля и придворных известное впечатление: в то время клятвам верили и старались их не нарушать, считая, что они имеют магическую силу.

— Предатель, — сказала Фаэслер, глядя на Сезиреля с нескрываемым презрением. — Разумеется, вы не видели этого письма, потому что если бы вы его видели, то оно ни за что не попало бы в чужие руки. Но там все до последнего слова — правда. Я тоже клянусь в этом своей жизнью; увы, теперь она почти ничего не стоит.

— Сезирель, ваша жизнь теперь тоже ничего не стоит! — завопил король. — Вас я казню первым!

Аскер подошел к королю поближе и заглянул ему в глаза.

— Мой король, — тихо сказал он, — я не могу допустить, чтобы вас впоследствии называли тираном. Я хочу, чтобы вы всегда оставались наисправедливейшим монархом, как для современников, так и для потомков. Позвольте же мне высказать свои соображения относительно меры наказания каждому из них. Госпожа Сарголо — прежде всего женщина, и поэтому с ней следует обойтись так, как и подобает обходиться с женщиной, а господин Сезирель — священник, и нам следует питать должное уважение к его сану. Я предлагаю удалить их в ссылку, столь далекую, что они вдали от мира смогут искупить свои прегрешения. Госпожу Сарголо я предлагаю отправить в Вишер, а господина Сезиреля — в Валиравину. Что касается господина Дервиалиса, то он виновен меньше остальных, так как по слабости характера был увлечен на злое дело и не ведал, что творил. Я его прощаю.

— Как странно ты говоришь, Аскер, — удивился король, — ну да будь по-твоему. Дервиалиса я освобождаю от командования армией, а тех двоих отправляю в ссылку. О, Фаэслер!.. Кто бы мог подумать?

Аскер обернулся к Фаэслер, которая в смертельном страхе ждала решения своей участи.

— Вы помилованы, — надменно сказал он, — и подлежите высылке в Вишер. Отряд солдат будет сопровождать вас до места назначения. Там вы будете искупать свои грехи постом, молитвами, ношением власяницы и упорным трудом.

— Вишер? Нет! — воскликнула Фаэслер, падая на колени. — Уж лучше смерть!

Ей, привыкшей к роскоши, мысль о труде и власяницах казалась самой страшной карой и пыткой, какую только можно было выдумать ей на погибель. На это Аскер и рассчитывал. Но он боялся, что она покончит с собой, и поэтому сделал ей внушение, вложив в ее душу полную неспособность бороться с жизненными невзгодами. Фаэслер сразу сникла и медленно осела на пол, раскинув руки. Придворные подумали, что она просто упала в обморок. Стражники подняли ее с пола и вынесли из зала, чтобы потом погрузить в карету и мчать без остановки до самого Вишера.