Эрик Эддисон - Червь Уроборос

— Тебе, — промолвил Карго, — легко смеяться и веселиться, ибо это ты провожаешь ее. И ставлю свою голову против репы, ты намерен попытаться лишить Кориния того блаженства, что он уготовил себе на ночь, и заполучить ее себе.

— Ты впал в гнуснейшее заблуждение, — ответил Хеминг. — Может ли язык мой пойти наперекор моему сердцу и сказать, будто я не люблю эту леди? Да ты сложи вместе ее красоту и мою юность, как же может быть иначе? Но столь пылко люблю я ее, что скорее учиню насилие над звездой небесной, чем потребую от нее чего-либо, кроме подлинных чувств.

Карго ответил:

— Что сказал своему старшему брату мудрый маленький мальчик? «Раз тебе достался пирог, я обойдусь крошками». Когда вы уйдете и все стихнет, а я останусь здесь, среди служанок, мне придется нелегко, но кое-чему я их научу, прежде чем отойти ко сну.

Тут открылась дверь в дальние покои и к ним вышла леди Мевриан в доспехах и шлеме. Она сказала:

— Нелегко изображать хромого перед калекой. Думаете, в темноте это сойдет, господа мои?

Они ответили, что все великолепно и выше всяких похвал.

— Я благодарю тебя, принц Карго, — произнесла она, протянув руку. Он молча поклонился и поцеловал ее. — Эти латы, — сказала она, — будут мне подарком на память от благородного врага. Однажды я хотела бы назвать тебя своим другом, ибо таковым ты показал себя этой ночью.

После этого, попрощавшись с юным Карго, она и его брат вышли из покоев через переднюю на сумрачную лестницу, где стояли на страже солдаты Кориния. Они не были чересчур внимательны после своих возлияний (ибо больше народу утонуло в кувшине, чем в океане), и, видя двоих, идущих вместе и лязгающих доспехами, и узнав голос Хеминга, ответившего на оклик, не усомнились, что перед ними сыновья Корунда, возвращающиеся на пир.

Так они легко миновали стражников. Но когда они шли по высокому коридору мимо Лунных Покоев, двери внезапно распахнулись настежь и оттуда появились факельщики и менестрели, шедшие по двое, словно на параде. Гремели кимвалы, флейты и тамбурины, и коридор наполнился сверканием факелов и шумом. В гуще процессии шагал лорд Кориний. Его сияющее лицо было красным от прилившей к нему крови, наполнившей подобные веревкам жилы на его мощной шее и руках. С выбившихся из-под пасленового венца густых кудрей капал пот. Было ясно, что после сильного удара по голове, нанесенного ему в этот день Астаром он не в состоянии много пить. Он шел между Гро и Лаксом, тяжело опираясь на локоть то одного, то другого, и размахивая правой рукой в такт свадебной песне.

Мевриан прошептала Хемингу:

— Если хотим остаться в живых, нужно держаться как ни в чем ни бывало.

Они посторонились, надеясь остаться незамеченными, ибо отступать или прятаться было уже поздно. Но Кориний, устремив на них свой взор, остановился и окликнул их, схватив каждого за руку и выкрикнув:

— Хеминг, ты пьян! Карго, ты пьян, милый мальчик! Что за безрассудство напиваться так, как вы, да при тех красотках, что я вам дал. Что, по-вашему, я им скажу, когда они завтра явятся ко мне с жалобами, что им пришлось всю ночь сидеть, держа на коленях голову храпящего пьяницы?

Хорошо игравшая свою роль Мевриан все это время тяжело опиралась на Хеминга, повесив голову.

Хеминг не сумел придумать ничего более подходящего, чем:

— Воистину, Кориний, мы трезвы.

— Ты врешь, — сказал Кориний. — Отрицание всегда было признаком опьянения. Посмотрите, господа мои, я не отрицаю, что пьян. И это признак того, что я пьян… то есть, признак того, что я трезв. Но настал час для других дел, нежели обсуждение этих высоких материй. Вперед!

С этими словами он тяжело навалился на Гро и (словно движимый неким незримым предчувствием, что шептало ему о строящихся кознях, и, вкупе с выпитым им вином, заставляло его подозревать предательство повсюду, но не у себя под носом) схватил того за руку и выговорил:

— Тебе лучше оставаться подле меня, Гоблин. Любовь моя к тебе весьма умеренна, и я буду держать тебя за уши, чтобы ты ненароком не цапнул меня и не шнырял тут вокруг.

Так, удачно избежав опасности, Хеминг и Мевриан со всей благоразумной поспешностью и без каких-либо неприятностей или помех добрались до лошадей и проехали через главные ворота меж мраморных гиппогрифов, чьи могучие фигуры выделялись в низких лучах восходящей луны. В молчании они миновали сады и пастбища, а оттуда направились к дремучим лесам, пустив лошадей галопом по податливому дерну. Они ехали столь быстро, что воздух безветренной апрельской ночи ураганом хлестал их лица. Топот копыт и мелькание деревьев по сторонам накладывались на стук крови в висках юного Хеминга, возбужденного этой ночной скачкой и присутствием скакавшей подле него леди. Но в душе Мевриан, ехавшей по этим лесным тропам и залитым лунным светом опушкам, все это, вкупе с ночью и неподвижными звездами, звучало неземной музыкой, и на сердце у нее внезапно воцарились удивительное спокойствие и твердая уверенность, что с великими переменами в мире слава не покинет Демонланд, и неприятели их лишь ненадолго присвоили себе место ее дорогого брата в Кротеринге.

Они натянули поводья на прогалине у обширного плеса. На дальнем берегу, темнея в лунном свете, поднимались сосновые леса. Мевриан въехала на небольшой бугор, что возвышался над водой, и обратила взор к Кротерингу. Лишь ее привычному и любящему взгляду мог быть доступен он, лежавший во многих милях к востоку от них, смутно различимый в тусклом и мягком сиянии луны. Так она сидела некоторое время, взирая на золотой Кротеринг, пока ее лошадь тихо щипала траву, а Хеминг подле нее молчал, глядя лишь на нее.

Наконец, обернувшись и встретившись с его взглядом, она сказала:

— Принц Хеминг, отсюда на север мимо фьорда пролегает тайная тропа, затем сухой путь через болото, брод и высокогорная проезжая дорога, ведущая в Вестмарк. Отсюда я доберусь до любого места в Демонланде даже вслепую. И здесь мы попрощаемся. Язык мой — плохой оратор. Но я вспоминаю слова поэта, который сказал:

Обернись эта война — в чем я твердо убеждена — великой победой моих родичей или же победой Горайса, не забуду я того благородства, что явил ты мне этой ночью.

Но Хеминг, продолжая созерцать ее, не промолвил ни слова.

Она спросила:

— Как дела у королевы, твоей мачехи? Семь лет назад была я в Норваспе на свадебном пиру лорда Корунда и стояла на свадьбе возле нее. Она по-прежнему столь же прекрасна?

Он отвечал:

— Госпожа моя, как июнь делает совершенной золотую розу, так растет с годами и ее красота.