Марго Ланаган - Лакомые кусочки

— Положите хлеб назад, мистер, — спокойно сказала булочница. — Вам не будет с него проку.

— Не знаю, не знаю, — усмехнулся я. — Эта буханочка потянет на небольшое состояние.

— Как вам будет угодно. Пожалуйста, уходите.

Я еще немного побродил по рынку, но дотрагиваться до предметов уже не мог, поскольку в одной руке держал рубин, а в другой — золотой слиток. Кроме того, я не представлял, каким образом смогу утолить голод, ведь любая еда грозила превратиться у меня во рту в камень или металл и попросту застрять в глотке. В довершение ко всему рыночные торговцы упорно повторяли мне, одинаково ровно и любезно: «Уходите, почтенный, не задерживайтесь», «Возвращайтесь в свой родной мир, мистер, тут вы чужой», «Перемещайтесь, мистер Дот, и поскорей».

Я покинул рынок и принялся слоняться по улицам в надежде найти пивную или тот квартал, который запомнил еще в свое первое посещение Сент-Олафредс, когда разыскивал Энни, — тот самый, где у дверей парочки домов стояли женщины с острым взглядом сводни. Что ж, квартал я нашел, да только какой-то враг развлечений снес оба здания, вывернул из мостовой все булыжники и засеял ее травой, так что мужчине в этом месте оставалось разве что выпить райской росы (если, конечно, она не обернется у него во рту алмазной крошкой) да приласкать самого себя.

— Вот тебе и рай, — буркнул я и прибавил, глядя на дородную тетку, которая уже приближалась ко мне с противоположной стороны улицы: — Знаю, знаю. «Убирайся домой, мистер Дот, таким, как ты, здесь нечего делать». Не волнуйтесь, я уйду, но только в свое время.

— Здесь нет вашего времени, господин. Вы причиняете вред этому миру каждой секундой своего пребывания.

Самодовольная корова проплыла мимо меня. Я — за ней. Прижал рубин локтем к боку и цапнул ее за задницу поверх юбки, средь бела дня, посреди улицы, на глазах у черт знает скольких людей! Моя подруга так и застыла на месте.

— Хотел проверить, что там у вас, — говорю, — живая плоть или деревянный каркас.

Я убрал руку, и она пошла дальше как ни в чем не бывало. Ни один человек не пристыдил меня, не бросил осуждающего взгляда. Я вновь догнал свою новую знакомую.

— Сдается мне, я могу поиметь тебя прямо здесь, и никто не будет против, а? — С этими словами я опять ущипнул ее за задницу.

Она скорчила такую рожу! Подними я палец, он бы тут же отсох. Не то чтобы она посмотрела на меня сердито или с презрением, нет! Странная тетка глядела так, будто она не женщина и вообще не человек ! Ее глаза были белыми, как залитые солнцем окна, уши насквозь продувало ветром, и пустой череп тоже!

Я отстал от нее. Что за радость злить кого-то, если он никто и не способен испытывать злость? Что за удовольствие, если не нарушаешь правил и запретов, если нет риска? Это все равно что тискать деревяшку или пытаться оприходовать дырку в стене.

К этому времени я проголодался, как волк, а этот дурацкий город и бормотание его жителей страшно действовали мне на нервы, так что я поспешно покинул его и вернулся той же дорогой на берег ручья, откуда, собственно, и попал в этот ужасный мир.

Я нашел затоптанный участок, где еще недавно плясал от радости, и двинулся вверх, против течения, рассчитывая выйти на то место, где Энни меня заколдовала.

Коллаби Дот, дурень ты эдакий, потрудился ли ты как-нибудь пометить то место? Вижу, что нет! Так тебе и надо, остолоп. Вот и сиди, нагруженный золотом и драгоценными камнями, сиди тут, где от твоего богатства никакого проку! — костерил я себя. Рука, в которой я нес золотую «буханку», давно замлела; голова трещала от всего, что довелось здесь увидеть.

Я залез в воду приблизительно в том месте, откуда вынырнул, и принялся шарить ногами среди склизких водорослей и прочих непонятных гадостей, покрытых слоем грязного ила. Конечно, там, где я выплыл на поверхность, было глубоко, и чем глубже я теперь заходил, тем сильнее меня тянуло течением.

Я сделал несколько попыток, позволяя течению увлечь меня на дно, где я мог бы нащупать злополучное место руками или ступнями. Золото и камни, которыми я был нагружен, помогали быстрее тонуть, и они же стали бы помехой, вздумай я всплыть на поверхность и глотнуть воздуха. Конечно, в мутном иле, поднятом со дна, я не мог разглядеть ничего кроме собственных колышущихся волос и бороды да змеистых водорослей.

— Пр-роклятие! — взревел я. Едва не утонул, барахтаясь на мелководье! — Где эта чертова дыра? Впусти меня немедленно! — Вне себя от ярости, я топал, молотил по воде кулаками, в которых было зажато золото и камни, взбивал белую пену и тряс волосами, как безумный.

Неожиданно раздался страшный треск, из воды поднялся огромный пузырящийся столб, и… А-а-а! Я потерял опору, меня неудержимо повлекло вниз, на дно. Разум пронзила молния страха: кажется, я нарушил строение земли и вызвал настоящее землетрясение! Холодная вода поднялась мне до груди, потом до шеи. Тону-у… ар-рхгх-кх-гх!!!

Я ухнул вниз, в бурлящий грязный водоворот. Дно, словно челюсти морского чудовища, сжало мои лодыжки. Оно слюнявило, лизало и засасывало меня в себя. Свет померк, языки водорослей исчезли, и весь воздух из моей груди вышел с тем единственным криком, который я издал. Зубы монстра схватили меня за горло, и снаружи осталась лишь моя холодная мокрая голова; все остальное уже пережевывалось и перемалывалось огромным ртом. Если бы я сделал хоть один вдох, меня ожидала бы мгновенная смерть, поэтому я не дышал. Наконец чудовище всосало меня целиком. Перед глазами, саднящими от грязного ила, вспыхнули золотистые искры. Череп стиснуло так, что с него едва не слезла шкура.

— Ой-ой-ой! Уф-ф…

Я обнаружил, что сижу на берегу ручья, и на заднице уже начинают набухать синяки и ссадины от острых камней со дна. Над головой дрожала и вращалась серая складчатая пелена. Энни, которая, как видно, собралась раскурить трубку и отдохнуть после нелегкого переноса Коллаби Дота в Утопляндию, изумленно обернулась.

— Уже? — Она разинула рот.

— Что значит «уже»?! Я провел в этом ужасном месте несколько часов! — Я поднялся, вытряс воду из промокших башмаков, положил на землю рубин, золотую буханку и принялся выжимать волосы.

— Несколько часов? Чушь! Не успела я послать тебе на прощание поцелуй, а ты уже тут как тут.

— Говорю же тебе, я прошлялся там почти полдня. То, что я принес оттуда, за пять минут не наберешь.

Энни уселась на бревно и взмахнула рукой с трубкой.

— Видать, время там течет по-другому.

— Да уж!

Я чувствовал себя отвратительно, насквозь промок и продрог, у меня все болело, а от тяжелого пояса, набитого монетами, ломило спину, так что всякие споры и размышления меня сейчас жутко раздражали.

— Такого быть не должно. — Ведьма нахмурилась, потом рассеянно поглядела на меня и села на пенек. — Гм… — Энни принялась набивать трубку. — Что же я могла напутать? — Она вздохнула, почмокала губами и опять занялась трубкой. — Ладно, раз уж ты вернулся, значит, так тому и быть. Что сделано, то сделано.