Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Габриэль Делакур обладала красотой непорочной Мессалины [116] Третья жена римского императора Клавдия, одна из наиболее известных развратниц эпохи Империи. Снискала репутацию распутной, властной, коварной и жестокой женщины. Ее имя стало нарицательным. , она одновременно напоминала и весталку, и Диану [117] Диана — в древнеримской мифологии богиня охоты, воплощение девственности. . Но Гермиона всегда ассоциировала ее с коброй.

Цепная кобра Волдеморта.

Эта девушка тоже не любила леди Малфой. Но не любила холодно, равнодушно — тогда как сама Гермиона постоянно обжигалась о свою неприязнь.

Кроме того, она чувствовала в Габриэль Делакур угрозу. Не доверяла ей. В чем и почему — не знала сама.

— Здравствуйте, — обронила на ходу прокля́тая девчонка и невозмутимо пошла дальше, будто вовсе и не сталкивалась со своей недоброжелательницей.

Химерова кладка, неужто ей обязательно лазить тут у всех на виду?! Могла трансгрессировать к самому дьяволу прямо из кабинета! Нет, нужно прохаживаться по гимназии…

Будто нарочно, чтобы позлить Гермиону!

И Гермиона злилась, и особенно потому, что понимала: желание позлить ее у мисс Делакур появится самым–самым последним, да и то вряд ли. И тем не менее оно непрестанно удовлетворялось.

— Зачем она шляется по гимназии?.. — сердито начала молодая женщина, распахивая дверь в кабинет отца. И осеклась.

Стоявший к ней спиной Волдеморт разговаривал с портретом.

С портретом Альбуса Дамблдора.

Большой сиреневый занавес, всегда застилавший одну из стен кабинета Волдеморта, на этот раз оказался приподнятым: и за ним обнаружилась большая картина в золоченой раме, изображающая светлую комнату, обставленную в стиле Людовика XIV. Рама картины была оплетена странными, едва заметно мерцающими цепями: они, будучи нарисованными по контуру картины, у границ холста выходили наружу, становились объемными, оплетаясь вокруг, и снова «ныряли» в изображение с другой стороны. Казалось, литые оковы покачиваются от несуществующего сквозняка и издают почти неслышный скрежет.

У левого края полотна в большом кресле, сложив руки на животе поверх длинной серебристой бороды, сидел никто иной, как Альбус Дамблдор. Волшебник, чьего изображения никто не видел со дня его смерти, портрет, обвиненный когда‑то в трусости, виновник скандала, о котором давно забыли.

Когда Гермиона распахнула дверь кабинета, Волдеморт повернулся к ней, и старый директор с картины тоже устремил на молодую женщину взгляд ярко–голубых глаз из‑под очков–полумесяцев. И улыбнулся.

— Рад вас видеть, мисс Грэйнджер, — поприветствовал он оторопевшую ведьму до боли знакомым голосом.

— П–профессор Дамблдор?! — выпалила она, вытаращив глаза. — Ой. Прошу прощения, Papá.

— Чем вновь не угодила тебе Габриэль? — полунасмешливо осведомился Волдеморт.

— Я–а… Да ну, оставим это. Профессор Дамблдор! — Гермиона впилась в портрет пораженным взглядом. — О, я считала, что ваше изображение пропало навсегда!

— Волею Тома, так оно и есть, — развел руками старый директор, добродушно кивая на диковинную цепь, овивающую раму картины.

— Так значит, все эти годы…

— Присаживайся, Кадмина, — прервал ее Волдеморт. — Дамблдор, не стоит лукавить: будто это полотно опустеет, сними я оковы!

— Отнюдь, мой друг. Должен же я следить за тем, что здесь происходит.

— Наблюдать, — поправил Темный Лорд.

— Воля твоя: наблюдать, — легко согласился директор. — Иного мне не остается. Лишь с сожалением наблюдать за тем, что натворил.

Гермиона удивленно подняла брови, а Дамблдор вздохнул.

— Мы многое, увы, до конца понимаем слишком поздно, — печально заметил он.

— Профессор… — Гермиона бросила неуверенный взгляд на Волдеморта.

— Если хочешь, можешь побеседовать с Дамблдором. — Темный Лорд сделал паузу. — Наедине, — снисходительно добавил он. — Когда пожелаешь.

— Это очень великодушно, Том, — иронически заметил директор.

— Некоторые исповеди полезны, — невозмутимо произнес маг в ответ.

— Не думаю, что дойду до исповеди, — прищурился портрет старого директора.

— Ну так выслушаешь ее. Исповедь моей дочери чем‑то будет для тебя приятна.

— Я не… — начала было Гермиона, но умолкла, поймав внимательный взгляд голубых глаз старика.

— Потолковать о заблуждениях, разочарованиях и надеждах, — продолжал Волдеморт, — иногда довольно полезно. Поучительно.

— Я сегодня немного спешу, — смущенно сказала леди Малфой. — Да и… Нужно собраться с мыслями.

— Когда тебе будет угодно, Кадмина, — пожал плечами ее отец. — И передавай мои наилучшие пожелания министру. И Люциусу.

Гермиона кивнула, ничуть не удивляясь его осведомленности, и встала, направляясь к трансгрессионному кругу.

— До свиданья, профессор Дамблдор, — попрощалась молодая ведьма. — До свидания, Papá.

И трансгрессировала в поместье.

— Чистая работа, Том, — не без иронии заметил портрет, когда она исчезла.

— Не нужно льстить, Дамблдор: моё первое зелье свернулось…

* * *

Гермиона трансгрессировала в свою спальню. Там было пусто, и первым делом она направилась в комнату Генриетты.

Ее маленькая дочь просияла при виде матери и с разбегу бросилась обниматься.

— Мама! Мама! — Етта отпустила ведьму и стала на ноги, счастливо улыбаясь. — Мама, смотри, как я могу!

С этими словами она сделала очень серьезное лицо, набрала в грудь воздух и, несколько секунд постояв так, оглушительно чихнула — отчего левитировала, на миг зависла в футе над полом и со смехом плавно пустилась вниз. Широкое платье вздулось вокруг хохочущей девочки.

— Мисс Генриетта! — возмутилась Рут, дородная гувернантка Гермиониной дочери. — Как вы себя ведете?! Добрый день, миледи.

— Здравствуйте, мадам Рэйджисон.

Девочка повернула голову и показала своей воспитательнице язык, а потом прошипела матери на парселтанге:

— Рут — такая занууууууда!

— Нужно слушать мадам Рэйджисон, — с напускной строгостью попеняла Гермиона.

— А Рут сказала, что нельзя просить Оза рассказывать мне перед сном сказки! — наябедничала Генриетта свистящим шепотом. — Она ложится спать и оставляет меня саму! Она читает мне перед сном какие‑то глупости, а Оз рассказывает интересно и долго, прямо пока я не усну. А Рут вчера пошла попить молока, заглянула ко мне и застукала Оза — она сказала, что надерет ему уши, если еще раз увидит в моей комнате! Мама, она же не станет колотить Оза, правда? Ему и так всё время влетает! Она наябедничает Люци, мама! Скажи ей!

— Мисс, вам не пристало шипеть, когда можно говорить по–людски, — не выдержала гувернантка. — Вы что, слова позабыли?!