Нэнси Фармер - Земля Серебряных Яблок

— Мне однажды повезло увидеть, как эльфы на зеленой лужайке танцуют. Я тогда еще совсем мальцом был, — объявил седой старик-солдат. — Как вспомню, так даже молодею!

— А я слыхал, как они поют, — мечтательно проговорил другой. — Я всю ночь в росе пролежал, потом чуть от лихорадки не помер, ну да оно того стоило.

— Молчать! Вы, все! — взревел король Иффи. Солдаты неуклюже поднялись на ноги и водрузили на головы шлемы. — Эта крепость — в осаде. И все, кто входит без приглашения, тут же оказываются под подозрением. Почему она не вошла через главные ворота?

— Ваше величество, это малость трудновато, там же — Изгородь, — напомнил солдат, слышавший эльфийское пение.

— Молчать, я сказал! Она прокралась сюда как вор. Откуда вам знать, что она не готовит вторжение?

— Ежели она, например, ко мне вторгнется, так я ни словечком не возражу, — пробормотал кто-то.

— Стража! Выведите этого болвана и отсыпьте ему шесть, нет, двенадцать плетей. Вопросы есть?

— Нет, сир. Нет, ваше величество. Как скажете! — забормотали солдаты, пока двое дюжих стражников выволакивали незадачливого бедолагу из зала.

— Уж больно вы тут разнежились, — упрекнул король своих людей. — Целыми днями пьянствуете да в карты режетесь, а об осторожности напрочь позабыли. Мы вторглись в крепость снизу. Значит, и другие могут поступить точно так же. Эльфы, келпи, хобгоблины…

— Ой, спасибо, что напомнил. А ты не мог бы пригласить сюда моих друзей-хобгоблинов? — радостно перебила Этне.

— Этне! Нет! — охнул отец Север.

— Там, внизу, сыро и гадко. Наверняка нашим друзьям тут больше понравится, — надула губки эльфийка.

Иффи подал знак, и один из солдат приставил к горлу монаха нож.

— Ни слова, поганец. И остальные тоже пусть языки прикусят, или монах умрет. Так вот, моя красавица фея, что ты там такое начала рассказывать про хобгоблинов?

— Они спасли нас, вывели из Эльфландии — матушка так рассердилась, когда Пега зажгла свечу! А еще у меня теперь есть душа, и я хочу стать монахиней — это так забавно! Ну, словом, хобгоблины знали дорогу сюда, да только они на всякий случай спрятались в подземелье, а то вдруг им тут не рады. Но ты ведь возражать не будешь? Ты же король и все такое. А если будешь, тогда, пожалуйста, выгони нас через главные ворота! Хотя лучше давай попируем.

Иффи нахмурился, пытаясь вычленить в бессвязной речи Этне хоть какой-нибудь смысл. Ясно было одно:

— Ты говоришь, в моем подземелье прячутся хобгоблины?

Джек попытался было возразить, но острое лезвие уже коснулось шеи отца Севера.

— Ну да! Внизу, под лестницей!

— Что ж, благодарю тебя, о принцесса! Твоим друзьям здесь очень рады, — мечтательно произнес король. — У меня не бывало хобгоблинов вот уже… сколько ж лет-то? Ты права, надо устроить пир! Да! Да! Разве можно упускать такую возможность? Быстро, парни, приведите-ка сюда этих гостей, а то как бы они не ушли! Тащите вино, эль, сыры и пироги! И пришлите сюда повара, а заодно и мальчишку Крысеныша, если он еще жив. Так, дайте-ка подумать… хобгоблин, нафаршированный орехами. Хобгоблин, тушенный с грибами. Есть из чего выбрать…

Крепко связанных хобгоблинов приволокли в тронный зал. В подземелье битва произошла нешуточная. Солдаты вернулись к королю все в синяках и царапинах. Один недосчитался передних зубов. А на Буке и Немезиде не осталось ни ссадины. Как когда-то похвастался Немезида, у хобгоблинов шкура прочнее и крепче старых древесных корней.

Иффи света не взвидел от радости. Он спрыгнул с трона и принялся скакать вокруг пленников, издавая ликующее, совершенно нечеловеческое шипение. Внезапно король сорвал с себя шлем и жадно потянул носом.

— Ах! Незабываемый аромат хобгоблинов! О диво, о восторг, о вкуснятина, о лакомый, лакомый кусочек!

Пега рухнула на колени; Немезида тут же лишился чувств. Ибо теперь, когда Иффи снял шлем, в его происхождении сомневаться не приходилось. Рот — клинообразная щель в белесой лягушачьей коже, волосы липнут к голове, точно тюлений мех. Бука попытался загородить друга от келпи, но не получалось: Иффи носился кругами, возбужденно приплясывая.

— Пега, любимая, с тобой все в порядке? — спросил король хобгоблинов.

Пега застонала, заламывая руки.

— С нами-то все отлично, но вот с тобой, боюсь, нет, — промолвил отец Север. — Похоже, в этой крепости правит келпи, притворившийся человеком. Джек, а ты об этом знал?

— Да, господин, — с трудом выдавил из себя Джек.

— И однако ж ни словом об этом не упомянул. Странно, очень странно. Полагаю, у тебя были на то серьезные причины.

Причины, безусловно, были; и теперь Джека обуревали стыд и ужас при мысли о том, что он натворил. Он всего-то-навсего хотел поскорее попасть домой. Он солгал Немезиде — или скрыл правду, что одно и то же, — и уговорил Пегу тоже держать язык за зубами.

«Бард непременно что-нибудь придумает», — говорил себе Джек. Но в глубине души знал, что лжет.

— У нас в стране есть поговорка, — промолвил Бука. — Вчерашних грибов не воротишь. Что сделано, то сделано, я зла не держу. — Немезида зашевелился, Бука обернулся к нему. — Мужайся, дружище.

Пега кинулась было помочь Буке, но стражник удержал ее на месте.

— Мы спасем вас, — заливаясь слезами, пообещала девочка. — Не знаю как, но мы что-нибудь придумаем.

— Мне отрадно знать, что ты в безопасности. А что до нашей собственной участи, так мы ж, видать, вновь повстречаемся со святым Колумбой. Прямо-таки не терпится умереть поскорее.

— За себя говори, — буркнул Немезида.

Иффи между тем до того разошелся, что затянул песню:

В песне было еще много куплетов такого рода, и каждый заканчивался припевом:

Немезида закатил глаза и снова грохнулся в обморок.

— Какое же я презренное, ничтожное создание, я хуже всех на свете! — всхлипывала Этне. — Я уморю себя голодом! Я приму публичное бичевание! Такого жалкого покаянника в целом мире не найдется, о, каким страшным страданиям я себя обреку!

— Ты же не хотела никому причинить зло, — устало вздохнул отец Север.

Этне казнилась вот уже не первый час; ее причитания всем уже порядком надоели. Друзья сбились в кучу в дальнем конце двора. А вокруг сновали солдаты. Повара орали на рабов, отдавая распоряжения. Мальчишка по прозвищу Крысеныш схоронился за поленницей и оттуда бросал угрюмые взгляды на чужаков, из-за которых остался без рубашки.