Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

На пухлой надменной физиономии человека-оркестра застыло кислое, глубоко неодобрительное выражение, относящееся то ли к текущей ситуации в частности, то ли ко всему Белому Свету вообще.

Вокруг него витали сногсшибательные сивушные пары вчерашнего прощального пира.

— Кириан, глядите!..

— Неужто сам придворный бард поплывет к уладам с прынцессой?!

— Он будет им там играть и петь свои баллады!

— Так им и надо, крапивному семени.

Вслед за бардом, кипя и покрываясь багровыми пятнами от возмущения нахальством похмельного песнопевца, посмевшего выскочить из кареты задолго до своей протоколом определенной очереди, на мостовую грузно вышагнул не менее похмельный эрл Ривал — двоюродный дядя принцессы по матери.

Памятуя эрлов крутой нрав и видя его настроение, а, вернее, полное отсутствие оного, легкомысленным комментариям, щедро отпускаемым по адресу каждого нового прибывшего, народ предпочел немного побезмолвствовать и подождать следующего пассажира королевского экипажа.

Это была принцесса.

Из полумрака роскошно-пыльных каретных внутренностей показалась и осторожно ступила на перекладинку откидной лесенки крошечная ножка в синей атласной туфельке. Потом протянулась белая, как молоко, ручка, полуприкрытая свисающим едва не до земли рукавом из голубого пенного кружева, медленно, как во сне, опустилась на торопливо протянутую дядюшкой загорелую и загрубелую ручищу, и замерла.

Толпа сочувственно охнула.

— Бедняжка…

— Не хочет ехать в уладово королевство взамуж…

— А ты б на ее месте хотел бы?

— Что я, баба?

— А бабой был бы, так хотел бы?

— Да провались они все к сиххё со своим Морхольтом, дикари чокнутые!

— Во-во…

— Я и говорю — бедняга…

Из кареты донесся тихий вздох, слышимый, разве что равномерно-багровому теперь под цвет своего кафтана Ривалу. Нежная ручка дрогнула, тонкие пальцы, унизанные многочисленными кольцами, судорожно сжались, и взорам притихших грустно зевак предстал сначала голубой парчовый колокол юбки, потом — лазоревая кружевная шляпа, утопавшая в буйстве перьев, фруктов, птичек и увенчанная дотошно выполненной моделью каравеллы с наполненными ветром накрахмаленными парусами (С этикеткой на внутренней части тульи «Маде ин Вондерланд»), и только после всего этого — сама принцесса.

Лицо ее, и без того белое от природы и присыпанное тщательно рисовой пудрой по последней шантоньской моде, было осунувшимся, и на фоне вопиюще-алой помады казалось почти бескровным. Золотые локоны, свитые в замысловатые кольца и кудри и заботливо уложенные руками горничных, изящно обрамляли скорбный лик девушки, наводящий, скорее, на мысль о предстоящих похоронах, нежели свадьбе.

— Эссельте, пойдем, не задерживайся, — хмуро зыркнув на толпу из-под кустистых бровей, с плохо сдерживаемым нетерпением проговорил эрл. — Надо успеть отплыть с отливом. Капитан?..

— У нас есть еще полчаса, — услужливо подсказал Гильдас. — Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я пересекал пролив Трехсот островов три тысячи раз, если не тридцать. Всё пройдет как по маслу.

— Перед смертью не надышишься, — к месту и ко времени торжественно процитировал Кириан, обдав зевак перегаром, и был одарен принцессой и ее дядей жгучими, как бхайпурский перец, взорами.

Дальнейшая выгрузка свиты прошла быстро и без происшествий.

Вдогон за Эссельте из бескрайних просторов кареты на щербатую мостовую выпорхнули три возбужденных предстоящей дальней дорогой в заморские края горничных, все в платьях серых, но замысловатого кроя. Процессию замыкал нервный худощавый молодой человек во всем черном. Его широкополая, как у архидруида, шляпа была надвинута низко на глаза. Обе руки последнего пассажира были заняты массивным деревянным сундуком с обитыми железом углами, на крышке и боках которого красовались нарисованные змеи, любовно обвивающие стоящего по стойке «ноги вместе, руки врозь» улыбающегося человека. (Святого Кирхиддина Уладского — покровителя гвентских целителей. По старинной гвентской легенде первое, что сделал святой отшельник Кирхиддин, сбежав из Гвента в Улад на ПМЖ триста лет назад — изгнал с территории своей новой родины всех змей. Естественно, в Гвент. Где раньше змей не было как класса. И теперь не самую малую часть своего дохода Гвент получал от продажи по всему Забугорью, в том числе и в Улад, лекарств на змеином яде, а его лекари, овладевшие тайнами клыков гремучников и гадюк, славились по всему Белому Свету)

— Мастер лекарь, девицы — сюда, проходите, Фраган покажет, где ваши места, — ненавязчиво перехватил застывших в неуверенности у трапа придворных принцессы капитан Гильдас и передал в надежные руки боцмана.

Эрл и архидруид, как бы невзначай, но безапелляционно и неумолимо взявшие под локотки принцессу угрюмо обожгли тяжелыми взглядами случившихся на причале провожающих и решительно ступили на трап, увлекая бедную жертву большой и неуклюжей гвентской политики за собой.

Из отбывающих на чужбину на твердой земле родного Гвента остался стоять лишь отрешено покачивающийся под утренним бризом с запахом перегара Кириан.

— Мастер бард? — вежливо окликнул, нарушив рассеянную медитацию человека искусства, капитан. — Свита ее высочества уже на борту в полном составе. «Морская дева» готовится отдать концы.

— Она была готова отдать концы сразу, как только услышала о решении ее брата, принца Горвенола, обменять ее на отца, — загробным голосом выдавил певец. — Бедная девочка, бедная, бедная и еще триста раз беднее того…

Гильдас неопределенно пожал плечами и поспешно опустил глаза, ссутулившейся спиной ощутив буравящий взор эрла Ривала с борта его судна.

Команда его и грузчики подались назад и некомфортно запереминались с ноги на ногу, задумчиво изучая портовый мусор на щелястых мостках.

— Трусы… трусы все… — страдальчески скривившись, прохрипел музыкант, покачнулся, устанавливая левую ногу на удачно подвернувшийся перевернутый бочонок, водрузил арфу на колено, закрыл глаза, спотыкаясь, прошелся пальцами по струнам и надрывно запел:

— Н-нууу, завыл, пьянчуга… — в воцарившейся ломкой больной тишине донесся с палубы «Морской девы» наполненный ядом горечи и злости тихий голос эрла. — Эй, Кириан! Если не хочешь проделать весь путь до Улада вплавь, кончай немедленно песнопения и неси свою проспиртованную утробу сюда! Да пошевеливайся, сикамбр, чтоб тебя сиххё утащили, отлив на носу!