Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

Ашант почувствовал легкий толчок в спину, и не успел он оглянуться, как ощутил привычную прохладу кожаной рукояти – кто-то дал ему его палаш.

Дождик прекратился. Ветер полыхнул вихрем, ударив песком по людям, застывшим в ожидании.

Шайтан скосил глаза на Мергена, но ничем не выдал своих чувств, увидев его рассеченное тело. Старейшины столпились тесной кучкой рядом с Тумуром. Эллак лежал на спине, в животе его торчала длинная щербатая палка; глаза остекленели, на губах запечатлелась презрительная ухмылка. "Что за бесславная смерть, батыр!" – с великим сожалением подумал Ашант, и, тут же, вспомнил жестокие слова Млады, нависшие над ним, будто проклятье: Тебя ждёт такой же конец. Помни об этом, багатур .

– Стойте! – как гром среди ясного неба, прозвучал голос Эри. – Постойте, не делайте глупостей!

Старик на коленях подполз к Барху, и припал к его ногам. Дрожащими ладонями он обхватил перепачканный грязью и кровью носок сапога Барха, поцеловал его, потом, не вставая, повернулся к приготовившимся к бою неприятелям.

– Послушайте меня! Ты, Тумур, и ты, Иса.

Шайтан мрачно улыбнулся, услышав свое настоящее имя, и кинул в шамана голову Урдуса, попав ему в бедро. Эри, отшатнувшись, в мольбе сложил перед собой руки и со слезами на глазах сказал:

– Разве вы не видите? Небеса благословили его – кагана Барха, вложив в его руки карающий меч! Мы все здесь, на Белесе, были полностью безоружны, так велят нам наши обычаи, освященные древностью. Но сияющий Туджеми простер над нами свою десницу – и нечестивцы, посмевшие осквернить хулой и наветами это священное место, подохли, как шакалы! Одумайся, Иса, и поклонись своему повелителю! Будь благословен великий хан!

– Ты смешон, пес Мергенов! – сказал Барх и ногой оттолкнул от себя шамана. – Тебе здесь не место. Убирайся, или умрешь.

Эри изумленно посмотрел на Барха. Когда смысл сказанных новым каганом слов, наконец, дошел до него, он растерянно оглянулся, но заметив только враждебные лица, покинул Белес, согнувшись, как побитая собака.

Слова Эри немного охладили пыл. Обе враждующие стороны продолжали недоверчиво поглядывать друг на друга. Барх опустил меч и не спеша подошел к Шайтану. Он приблизился к нему вплотную. Настал самый напряженный момент за весь вечер – Ашант заметил, как выступил пот на лбу Берюка, как закрыл в страхе глаза Хардар. Шайтан, не спуская с Барха настороженно глядящих глаз, отступил на шаг, потеснив воинов. Поднял свой палаш, левой рукой взялся за клинок, и протянул его к Барху рукоятью вперед.

– Моя жизнь и мой меч в твоих руках, повелитель, – с достоинством склонив голову, произнес Шайтан.

Барх впервые, несколько нервозно, улыбнулся и отвел от себя палаш.

– Твоя жизнь мне еще понадобится, – сказал он и громко добавил: – Всё, братья, расходитесь с миром! Тумур!

– Да, повелитель? – Тумур произнес этот титул немного неуверенно, словно пробуя его на вкус.

– Распорядись, чтобы здесь все убрали. Завтра мы похороним всех с почестями, похороним так, как полагается, и… Мергена тоже. Пусть простит он меня. Я не хотел этого.

В этот сумрачный день, день триумфа Барха, Ашант понял, что жизнь его изменилась раз и навсегда.

Семен проснулся и сразу же ощутил во рту знакомый привкус горечи – ночью его рвало, как обычно. Он с трудом разлепил веки и с некоторым удивлением обнаружил вокруг почти кромешную тьму. "Где это я?" – подумал он, облизнув пересохшие губы и пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

Семен приподнялся и сел. Он проморгался и наконец понял, где находился. Спереди, чуть слева, в комнату просачивался свет сквозь дверь, сколоченную из плохо подогнанных друг к другу досок. Топчан был застелен засаленными, пропахшими кислой вонью тулупами, на которых до него побывало немало грязных придурков. Посидев немного, он снова лег, почувствовав головокружение и тошноту. "Опять перебрал. Вот черт…"

– Эй, Безбородый! Где ты есть? – Дверь с треском распахнулась, и в неё заглянул Тур – шумный бородатый мужик в рогатом шлеме и с меховой накидкой на плечах. – А-а-а! Вот ты где! Вставай, уже полдень, леший тебя дери!

– Отстань, мне плохо…

– Чего ты руки сложил на груди, никак помирать собрался?

Семен не ответил и повернулся к стене.

– Пойдём, похмелишься! – не отставал Тур. – Нежата крысу средь наших поймал! Приволок его на лоб, и там все уже сидят и стол накрыт. Пошли, выпьем, позабавимся, чую, брячина будет что надо! – Тур схватил Семена за локоть и потянул.

– Иду, иду! – проворчал Семен. – Убери ты… клешню свою.

На улице вовсю светило солнце. В хуторе, под названием Сосна, состоящим из нескольких старых, обветшавших изб, с большими соломенными крышами, из-за чего они напоминали грибы-боровики, никто не жил, и видать, уже давно. Еще вчера, в пасмурный, сырой и промозглый день, Семену это место показалось удручающе тоскливым. Дрова, сложенные у стен домов, телеги, мох и плесень, покрывшие всё вокруг, – всё было тронуто печатью тлена. Но сейчас хутор преобразился – теплый день, лай собак, кони, пасущиеся внизу, у реки Белая. Туда еще вела живописная петляющая тропинка, вдоль которой протянулась посеревшая от времени деревянная изгородь; и там, у самой воды стояли сосны, одинокие и величавые, – все это согрело душу Семена. Он вдохнул полной грудью.

– Все целы? – спросил Семен.

– Все, – уверенно ответил Тур. – А что им будет, Безбородый?

– Я имел в виду… А, ладно. Пошли.

Они прошли мимо обоза. Многочисленные разномастные, разноцветные фургоны, окружившие деревушку, стиснули её в своих объятьях, словно медведь старушку. Дорогу, пересекавшую хутор, запрудил приехавший сюда накануне народ – Сечь Беловодья, или, в простонародье, Военегова шайка – люди, которых сам князь Военег величал своей дружиной, промышлявшие разбоем и воровством; багуны, как они сами себя называли, или витяги – презрительное наименование, данное им воиградцами.

Столь разношерстную компанию трудно встретить где-либо еще, даже в порту Вередора. Основу Сечи составляли дубичи, воиградцы и южные алары – алмарки; встречались и равногорцы, тремахи и даже кочевники Нижнеземья, в основном дженчи. Все они были чрезвычайно воинственны, жестоки и кровожадны, и одевались соответствующим образом, то есть во всё что угодно. Гриди – элита этого разбойничьего войска, щеголяли все больше в кольчугах, либо в благородных треарийских латах, как правило украшенных всяческими разноцветными побрякушками, выглядевших, зачастую, нелепо; их оруженосцы – отроки – благодаря своим хозяевам мало чем от них отличались, разве что возрастом. Остальные – хольды, простые бойцы – вообще не поддавались описанию. Единственное что можно отметить в их наружности – это какая-то лихость и бесшабашность. Хольды грязны, веселы, увешаны оружием с ног до головы – и нужным и не нужным – и с трудом признают командиров. Кстати, о командирах, к коим относился и Семен Безбородый. Каждый вожак (батька, кун или, очень редко, тадхунд – кому как нравится) имел под собой от пятиста до полутора тысяч человек – гридей, хольдов, вольных людей и треллей – рабов.