Лис Арден - Алмаз темной крови. Песни Драконов

— Здесь дом Чиро. Мне нравится. — И радостно улыбнулся.

— Мне тоже. — Амариллис крепко обняла сына.

Потом она взяла его за руку и не торопясь пошла по траве, с удовольствием принимая босыми ступнями щекочущую прохладу. Не далее как вчера она говорила эллилу, что быстрое взросление Судри иногда пугает ее. Никто не смог бы попрекнуть девушку невниманием, паче того — нелюбовью к ребенку; она даже дышала в такт с ним. «Понимаешь, Чиро, — говорила Амариллис, — я попросту не успеваю за ним. Вчера он начал выговаривать по нескольку связных слов кряду — и это в неполных четыре месяца! Я собиралась менять ему пеленки, как делала это дочке Веноны, а вместо этого бегаю с ним наперегонки. Думала, буду трясти погремушкой, а с ним уже можно разговаривать… Что дальше? Попросить у тебя азбуку?!».

Она сильно изменилась. Стала одновременно мягче — и решительнее, взгляд ее посерьезнел — и погрустнел. Амариллис запретила себе даже думать о том, что оставила за пределами этих земель; она понимала, что помощи ей ждать неоткуда, да и сбежать вряд ли получится. Она сказала себе: «Все уже свершилось» — и поблагодарила за возможность жить дальше. Танцовщица проделала это очень старательно — и не один раз, спасаясь от неизбежного страха перед неизвестностью и одиночеством. Нередко, сидя на прогретой траве, вдыхая спелые, радостные запахи летнего полудня и глядя на играющих детей саламандр, троллей, фей она вспоминала минувшие дни — большие города, заполненные людьми, площади и залы, где яблоку упасть негде от зрителей, уставившихся на нее во все глаза, важных господ и простолюдинов, успехи и утраты. Нельзя сказать, что прежняя ее жизнь была размеренной и спокойной; мир не раз ставил ей подножки как раз тогда, когда она собиралась протанцевать особенно красивую фигуру, — и не раз подавал руку в тот момент, когда она совсем уже собиралась падать с намерением не подниматься больше никогда. Но все, происходившее с Амариллис в пределах Обитаемого Мира — будь то чудесное спасение в наводнении, обретение друзей, встреча с Хэлдаром, — все оставалось понятным… Даже подлость Миравалей была обычной людской подлостью, в желании Сириана заполучить наследника и избавиться от неуместной невестки не было ничего сверхъестественного. Амариллис вспоминала свою жизнь и понимала, что это была ее история — это она родилась и росла балованной дочерью и любимой сестрой, это она плакала от боли после уроков и торжествующе смеялась после первого выступления в школе Нимы, это она была одной из Детей Лимпэнг-Танга и ее появление на сцене заставляло замирать даже королей. Причудливый, яркий узор… Амариллис сама сочиняла его канву, сама подбирала нити, сама вышивала свою жизнь.

Все изменилось в тот миг, когда она увидела, как расцвели на груди Совы кровавые цветы. Мир Амариллис разбился, как блюдце о каменный пол, бесповоротно, вдребезги. Нити ее вышивки спутались и порвались, и ей было отказано в праве самой рисовать узор. Из вышивальщицы она стала иголкой, которую чьи-то уверенные пальцы направляют туда, куда ведомо только им. Все, что происходило с ней после того страшного июльского дня, происходило слишком быстро, тот, кто вел ее, не давал опомниться, не позволял отдышаться и оглядеться. Когда Амариллис задумывалась об этом, ей становилось очень страшно — она не понимала, в какую историю попала, не могла сложить рассыпавшийся мир, не чувствовала земли под ногами. Если бы не Судри, ей вряд ли удалось бы сохранить душевное равновесие; но мальчик возвращал ее к реальности, заставлял верить в то, что она еще жива.

Амариллис и Судри подошли к Чиро и его сородичам; оказалось, мальчик был здесь частым гостем, эллилы тут же принялись ласково тормошить его, ерошить волосы, украшать их побегами повилики. Одна из сестер Чиро предложила ему нарвать вишен и они убежали; оставшиеся сели в траву у подножия массивной колонны, украшенной глубокой резьбой.

— Друг мой, — обратилась танцовщица к эллилу, — скажи-ка мне, как удалось моему шустрому сыночку оказаться в твоем доме раньше нас? Что-то я в толк не возьму…

Эллил смущенно развел руками.

— Не знаю, госпожа. На этот счет мне Гарм ничего не говорил и не предупреждал. Про то, что быстро расти будет, — сказал, и не раз. А это… Я и сам не сразу понял, что Судри никакие ворота не нужны — ни тайные, ни явные. Первый раз я привел его сюда как и тебя, тем же путем. А потом, когда пригласил его снова, он только кивнул, убежал куда-то в сад, и я нашел его уже здесь. Похоже, если он хочет куда-то попасть, то находит самую короткую дорогу — причем ведомую только ему. Такой вот талант. А главное, мне ни разу не удавалось за ним уследить.

— Он как лучик света — иногда звонкий, солнечный… иногда задумчивый, лунный… — подал голос второй эллил. — Проникает везде. И ничего не боится. Скажи нам, госпожа, кто его отец?

— Эльф. — Коротко ответила Амариллис. — Эльф Воздуха, глава клана Цветущих Сумерек.

Эллил уважительно склонил голову.

— Вы очень отважны, госпожа. Наши старшие собратья никогда не отличались мягкосердечием к кратко живущим.

— Он особенный. Да и я… — не договорила Амариллис. — И очень тебя прошу, прекрати называть меня госпожой.

— И все же даже во времена прежнего могущества альвы не обладали таким даром — подчинять себе пространство, скручивать его как ивовую ветку. — Чиро покачал головой.

Они пробыли в лесном замке достаточно долго, и лишь когда Судри, прикорнувший у матери на коленях, стал явно засыпать, Чиро повел своих гостей обратно.

— Прости, что не предлагаю ночлега — хотя мог бы. Но каждая проведенная здесь ночь будет привязывать вас к этому месту, вы будете приходить за здешними снами все чаще и чаще… пока не забудете дорогу назад. А когда перестанете тосковать по оставленной жизни, у вас отрастут крылья. И двумя эллилами в Арр-Мурра станет больше. — И уже у мраморных ступеней Чиро негромко сказал, обращаясь к Амариллис: — Клянусь, если бы ты не повторяла каждую ночь во сне одно и то же эльфье имя, я бы так и сделал.

Позже, вечером, когда Судри уже спал, а танцовщица и эллил сидели у раскрытого в сад окна, Амариллис достала из небольшой шкатулки мешочек, расшитый лиственным орнаментом. Развязала его и осторожно пересыпала половину содержимого — легкого прозрачного порошка — в другой мешочек, вышитый ею собственноручно.

— Не обессудь, что не многим могу отдариться, — и она протянула мешочек эллилу. — Ты поделился со мною благодатью своего дома — я делюсь подарком друзей. Только поосторожнее с ним.

— Что это? — удивленно спросил Чиро, вертя в руках тщательно завязанный кисет.

— Это пишог. — Амариллис улыбнулась. — Лесовички из Одайнских боров одарили.