Феликс Эльдемуров - Птичка на тонкой ветке

А вообще, я сразу же узнал тот жест из пальцев, который нам показывали весёлые молодые люди на улицах. Наверное, это их национальное приветствие, подумал я, но промолчал.

- И вообще, вам пора сойти с коней и познакомиться с обслуживающим персоналом.

Мы переглянулись...

- Что ж, - сказал сэр Бертран.

Поводья коней мы передали слугам, шепнув, разумеется, несмотря на возмущенные взгляды сеньора альгвасила, им на ушко, чтобы далеко не уходили, тем более, что вот и сеньора Ассамато, которая на трибуну влезть никак не сможет, конечно же, присмотрит за ними, так что не дай вам Бог... ну, и так далее. В штанах...

Пока мы занимались этими беседами, да разминали ноги, случились два события.

Во-первых, из дверей ближайшего дворца (по-моему, это был магистрат), вынесли членов совета Гуммы.

Их именно вынесли - сидящими на стульях.

Каждого из этих пятерых несли с двух сторон двое служащих. Затащив Гумму на трибуну, они расставили стулья с членами совета позади стола и, кажется, подсоединили каждого к нему особым проводочком.

Ни один из Гуммы не издал при этой процедуре ни единого звука... хотя, если бы, например, меня тащили таким образом, я бы точно чертыхнулся и сказал, чтоб "осторожней, не дрова несёте!" Но они держались на стульях как приклеенные.

Сеньор альгвасил достал из кармана небольшую коробочку и нажал кнопку. Коробочка издала музыкальный сигнал и лица членов оживились. Среди них, как я заметил, было четверо мужчин и одна женщина - в очочках, с короткой причёской, весьма-весьма габаритная... бедные рабочие, как они её тащили...

После этого на трибуну своим ходом взошёл какой-то мускулистый полуголый тип, одетый в шкуру и с дубиной на плече. Шагал он, я заметил, как-то странно, так люди не ходят...

Во-вторых, из группы встречающих навстречу нам выскочил запыхавшийся тщедушный и длинноволосый субъект, весь в кружевах и застёжках. Губы и, особенно, глаза его были накрашены как у женщины. За руку он волоком тащил пухленькую дамочку с растерянными глазками и, указывая ей на Ассамато, кричал надрывно:

- Дорогая! Дорогая! Ты погляди, какое чудо! Ты понимаешь, как это немыслимо! Ведь это, в высочайшей степени, замечательно! Ах, я сейчас умру от счастья!

- Вы кто? - спросил его Леонтий.

- Ах, вы меня так взволновали! Я совсем забыл представиться, я из группы обслуживания, вы можете звать меня месье де Фужере! Я имею честь быть макияжных дел мастером, на мне лежит ответственность за ваш внешний вид и полнейшую сохранность!

Сэры, сеньоры, просто господа... а теперь ещё и месье. В голове у меня путалось...

- На кой чёрт нам макияжных дел мастер? - спросил командор и, поскольку его опять начали подталкивать к трибуне, полуобернувшись, прибавил, взявшись за рукоять меча:

- А если ты, вонючка, посмеешь ещё раз ударить меня по спине...

- Ах-ах, ну зачем же так грубо! - и месье вновь обратился к Ассамато:

- Боже, о Боже, о Боже мой! Я сойду с ума! Какая пластика, какая героически смелая и в то же время целесообразная чистота линий! Ах! Ах! - твердил он, сложив перед грудью ладошки.

- Как на рисунках Ропса? - решился вставить я, припомнив рассказы Леонтия.

- О-о-о! Вы знакомы с работами Ропса?

- Я художник. А вы?

- Я - эстет, жена литературный критик! Знаете, когда омнийские учёные впервые сумели проникнуть к нам через дыру во времени, они привнесли в наш мир столько нового, столько нового! Я занимаюсь эстетизмом всего: кулинарии, архитектуры, театральных искусств...

- А ну-ка, постойте! - прервал его излияния Леонтий. - Что это за дыра во времени?

- О, да, вы безусловно правы, это грубое слово "дыра", я тоже с ним упрямо не согласен. Надо говорить: "отверстие". Когда вы все поляжете на поле брани, через это отверстие в наш мир... Как это всё неэстетично, и повторяется каждый год... Для меня это является таким страшным испытанием... О, о, о!.. - снова завёл он свою песенку, обращаясь к кентаврице.

Ассамато безмовствовала и сжимала губы. Руки её перебирали, терзали чётки - она явно пыталась понять смысл только что полученного предсказания.

- Что там? - спросил я.

- Хагель, Хагель и Хагель. Три раза "Гроза". Не нравится мне это. Слишком гладко всё...

- О гроза, о Боже! - встрял в наш разговор де Фужере. - О ужас!.. Эй, работник, иди сюда, сюда! Я понял, что надо делать! Я попытаюсь спасти вашу красоту. Поживее, поживее же, о работник!

К нему подбежал слуга, державший в руках охапку зонтиков.

- Видите ли, я эстет, жена - литературный критик! Разрешите мне сделать робкую попытку помочь вам, поддержать вашу красоту! Примите его, о, примите! - подскакивал от счастья макияжных дел мастер, открывая и протягивая кентаврице цветастый зонтик. - Быть может, когда-нибудь вы полностью оцените мою невольную поддержку... О дорогая, погляди какая прелесть: кентавр и полевые цветы! О, сегодня я просто сойду с ума!..

- По моему, нам нельзя всем вместе идти на трибуну, - сказал Леонтий. - Мало ли что...

- Тогда пойду я один! - кивнул сэр Бертран.

- А я, пожалуй, удалюсь от вас... на время, - сказала Ассамато неожиданно.

Это действительно было неожиданно и мы одновременно смотрели ей в лицо, ожидая объяснений.

- Может случиться что-то ужасное. Я видела кровь, кровь... много крови... Сегодня вечером... или, быть может, ночью. Я постараюсь обернуться вовремя.

- Что случилось?

- Не скажу. Пускай это будет предчувствие... и я, кажется, догадываюсь, что может выручить всех нас. Не ждите, не скажу, боюсь сглазить. До встречи. Гуи-гн-гн-гн-гм!..

И она, не сказав более ни слова, раздвигая толпу, вихрем помчалась прочь по дороге.

- Куда же вы... О несравненная! - только и сказал ей вслед месье де Фужере.

2

Тем временем, сеньор альгвасил, устав дожидаться и, судя по всему, полностью смирившийся с многочисленными нарушениями сценария, нажал одну из кнопочек в своей коробочке.

Сэр Бертран на трибуне в это время поднял руку, призывая толпу к молчанию.

- Альтарийцы! - хрипло начал он. - Да, я называю всех вас альтарийцами, то есть, тем именем, которое вы носили много лет!..

Собравшиеся на площади затихли, но тут сэр Бертран закашлялся и человек в красном протянул ему кувшин. Рыцарь одним махом выдул половину содержимого и хотел бы продолжить речь, но опоздал - тут с места поднялся один из членов совета Гуммы. Лицо его было красно и выражало недовольство, как будто ему только что недодали сдачу в хлебной лавке.

- Сограждане! - закричал он. - Братья и сёстры! Мы ждали этого и готовились к этому, но - вот он, стоит перед вами и ухмыляется! - это он прибавил, указывая толстым пальцем на полуголого в шкуре. Тот действительно стоял и действительно ухмылялся.

- Я хочу спросить его и посмотреть ему в лицо! Зачем вы пришли на нашу землю? Зачем?