Джо Аберкромби - Герои

— Уберите-ка оружие, — Утроба говорил неторопливо, но нечто железное в его голосе утверждало, что ничто не заставит его отступить. Оно же пропитало железом и кости Ручья, придав ему чувство, что и он ни перед чем не отступит.

Однако Стодорог тоже не собирался сдавать назад.

— Сами уберите-ка его нахуй. — И он сплюнул кровью в костёр.

Ручей зацепился взглядом за парня на другой стороне от костра, может на год-два старше него. Желтоволосого малого, со шрамом на щеке. Они чуть-чуть развернулись, чтобы встать друг перед другом. Словно невольно выбрали себе самую подходящую пару, прямо как на танцах после сбора урожая. С той разницей, что на этом танце похоже прольётся немало крови.

— Давай убирай, — зарычал Утроба, и в его голосе прозвучало ещё больше железа. Это предвестие, и дюжина немного сдвинулась вперёд, гремя сталью.

Стодорог показал гнилые зубы.

— Заставь, блядь.

— А если попробую?

Из темноты, не спеша, вышел человек, лишь острый подбородок выглядывал из тени его капюшона, сапоги не разбирая дороги захрустели по краю костра, взметая к ногам залпы искр. Очень высокий, очень худой, и на вид весь выструган из дерева. Он обгладывал мясо с куриной косточки в одной руке, а в другой, свободно придерживаемый под крестовину, покачивался самый большой меч из всех, что видел Ручей — от острия до эфеса, наверно, по плечо высотой, ножны протёрты, как башмаки бродяги, зато плетение на рукояти переливалось всеми цветами костра.

Прибывший, шумно причмокивая, сглодал с кости последний лоскуток мяса, и провёл навершием меча по чужим обнажённым лезвиям, гремя длинной рукоятью о сталь.

— Скажите, мужики, вы ведь не собирались дойти до драки без меня? Вы же знаете, как я люблю убивать людей. Иные скажут — люблю чересчур, но ведь человек обязан держаться того, что у него хорошо получается. Итак, как насчёт такого решения… — Он покрутил кость между пальцами и запустил в Стодорога, так что та отскочила от его кольчуги. — Ты валишь отсюда ебать овец, а наполнять могилы останусь я.

Стодорог лизнул окровавленную верхнюю губу.

— Моя распря не с тобой, Вирран.

И тут всё сошлось. Ручей наслушался песен о Вирране из Блая, и даже сам напевал кое-что, ведя ожесточённые бои с колодами дров. Щелкунчик Вирран. Как тому даровали Отца Мечей. Как он убил пятерых родных братьев. Как он выслеживал Шимбала-Волка бесконечной ночью крайнего Севера, держал перевал против бесчисленных шанка лишь с двумя мальчишками и одной женщиной, одолел в битве загадок колдуна Дароума-ап-Яфта и приковал его к скале на съедение орлам. Песни, от которых и горячилась, и стыла кровь. Быть может, в наши дни, его имя самое суровое на всём Севере, и вот он стоит перед Ручьём, так близко, что можно положить на него руку. Хотя так, пожалуй, делать не стоило.

— Твоя распря не со мной? — Вирран начал осматриваться с таким видом, словно искал с кем ещё она могла быть. — Уверен? Бой — сволочь непредсказуемая. Пока вытаскиваешь клинок, трудно сказать, куда он тебя заведёт. Ты пошёл на Кальдера, но когда ты пошёл на Кальдера, ты пошёл на Кёрндена Утробу, а когда ты пошёл на Утробу, ты пошёл на меня, и Весёлого Йона Кумбера, а там и Чудесную, и Потока — а я-то думал он пошёл поссать, и этого паренька, чьё имя я позабыл. — Тыркая пальцем через плечо на Ручья. — Ты обязан такое предвидеть. Это недопустимо — могучий боевой вождь шарит на ощупь в темноте, будто в его башке одно дерьмо. Так что, пускай моя распря не с тобой, Бродда Стодорог, но если потребуется, я всё равно тебя убью, добавлю в песни обо мне твоё имя, а после, как обычно, посмеюсь. Ну?

— Что ну?

— Ну что, я тяну? И лучше бы вам всем иметь в виду, что единожды вынутый из ножен Отец Мечей должен быть окровавлен. Так было во времена до Старых времён, так должно быть сейчас, и так пребудет вовеки.

Они простояли так ещё некоторое время, все они — все неподвижны, все замерли в ожидании, затем брови Стодорога втянулись, а губы закатились, и кишки Ручья обрушились вниз, ибо он прочувствовал, что сейчас будет и…

— Чё за нахуй? — Ещё один человек не спеша вышел на свет, глаза сощурены, а зубы обнажены, голова наклонена, а плечи подняты, как у бойцового пса, у которого за душой нет ничего, кроме жажды убийства. Его мрачный оскал пересекали застарелые шрамы, не было одного уха, и он носил золотую цепь — в середине кипел рыжими искрами большой самоцвет.

Ручей сглотнул. Чёрный Доу — тут никаких вопросов. Тот, кто шесть раз бил бетодово войско долгой зимой, а потом дотла сжёг Кюнинг, вместе с домами и людьми в этих домах. Тот, кто дрался в поединке в кругу с Девятью Смертями, едва не победил, сохранил жизнь и был обязан служить ему. Потом дрался за него, и вместе с ними сражались Рудда Тридуба, и Тул Дуру Грозовая Туча, и Хардинг Молчун, и по Северу, с самой Эпохи Героев, ни разу не ходило столь могучей команды, из которой, кроме Ищейки, он остался последним живущим ныне. Потом он предал Девять Смертей и убил его, того, кто как говорили люди, не мог умереть, и забрал себе Скарлингов трон. Прямо перед ним — Чёрный Доу! Хранитель Севера или его угнетатель, смотря кого об этом спросить. Он и не мечтал оказаться так близко к этому человеку.

Чёрный Доу поглядел на Утробу, и поглядел далёким от радости взглядом. Ручей не представлял, способно ли в принципе радоваться это лицо-кирка.

— Разве не тебе положено хранить и поддерживать мир, старикан?

— Этим-то я и занят. — Меч Утробы ещё не в ножнах, но зато теперь его острие смотрело вниз. Как почти у всех.

— О, айе. Ебать, какое мирное зрелище. — Доу окинул их злобным оскалом. — Здесь никто не обнажает клинки без моей команды. А теперь засуньте их обратно, вы все, сами себя позорите.

— Бесхребетный пиздюк нос мне сломал! — огрызнулся Стодорог.

— Походу, внешность тебе испортил? — отшил Доу. — Хочешь, поцелую чтоб полегчало? Позвольте мне донести до вас это в тех выражениях, которые вы, охуевшие полумудки, способны понять. Любой из вас, кто останется с мечом, пока я доберусь до пяти, пойдёт со мной в круг и я сделаю кое-что из того, что любил делать раньше, пока не размяк от преклонных лет. Раз.

Ему не надо было досчитывать даже до двух. Утроба тут же убрал меч, сразу следом Стодорог — и вся остальная добрая сталь была спрятана точно так же споро, как извлекалась на свет. Остались две шеренги бойцов, как-то даже застенчиво насупившихся друг на друга через костёр.

Чудесная прошептала на ухо Ручью.

— Наверно, стоит его убрать.

Он спохватился, что по-прежнему держит клинок, и засунул его обратно с такой поспешностью, что чуть не отхерачил себе ногу. Меж двух сторон остался один лишь Вирран, с одной рукой на рукояти и другой на ножнах. Он, всё ещё готовый вытащить меч, глядел, изогнув губы наилегчайшей улыбкой.