Джо Аберкромби - Герои

Туго затянув на себе хэлов плащ, она прошла мимо глазеющего стражника в лачугу, в комнату с низкими балками. Тут проходила встреча более тесного круга, нежели прошлым вечером. Генералы Миттерик и Челенгорм, полковник Фельнигг и отец. На миг, при виде него, на неё накатило опустошительное облегчение. Потом она заметила Байяза, сидевшего немного поодаль от остальных — его слуга, с легкой улыбкой, обретался в полумраке за спиной Первого измагов — и всякое облегчение скончалось мгновенной смертью.

Миттерик, как обычно, держал слово, и, как обычно, Фельнигг слушал с выражением лица человека, вынужденного выуживать нечто из выгребной ямы.

— Мост в наших руках, и мои люди, как обговорено, переправляются через реку. Задолго до рассвета мы будем иметь на северном берегу свежие полки, включая большую часть конницы, и подходящую для её применения местность. Штандарты Второго и Третьего реют над окопами северян. И завтра я брошу Валлимира в бой, даже если придётся лично отвесить ему пинка по жопе. Ублюдки-северяне побегут у меня к…

Его глаза перекочевали на Финри, и он неловко прочистил горло. Пало безмолвие. Один за другим командиры следовали его взору, и она судила о своём состоянии по их лицам. Они едва ли предстали бы более потрясёнными, если б к ним зашёл выразить почтение выскребшийся из могилы труп. Все, кроме Байяза, чей взгляд был столь же расчетлив, как всегда.

— Финри. — Отец выступил вперёд, протянул к ней руки и крепко обнял. Ей стоило бы рассыпаться в слезах благодарности, но в итоге это он оказался тем, кто смахнул рукавом что-то из своего глаза. — Я думал, а вдруг… — Он скривился, касаясь её окровавленных волос, словно закончить мысль оказалось превыше его сил. — Слава Судьбам, ты жива.

— Восславь Чёрного Доу. Это он отослал меня обратно.

— Чёрный Доу?

— Да. Я виделась с ним. Он хочет переговоров. Хочет говорить о мире. — Настала неверящая тишина. — Я убедила его отпустить несколько раненых, как жест доброй воли. Шестьдесят. Это всё, что я смогла сделать.

— Вы убедили Чёрного Доу освободить пленных? — Челенгорм с шумом выдохнул. — Вот так дела. В его духе обычно сжигать их.

— Моя дочь! — сказал отец, и её затошнило от гордости его тона.

Байяз придвинулся в кресле.

— Опишите его.

— Высокий. Крепкого сложения. Свирепого вида. У него нет левого уха.

— Кто ещё с ним был?

— Пожилой, его называли Утробой, он отвёл меня через реку. Ещё здоровый мужик, всё лицо в шрамах с… металлическим глазом. И… — Теперь оно казалось таким странным, что она начала задумываться, а не привиделось ли ей всё это. — Темнокожая женщина.

У Байяза сузились глаза, рот сжался, и Финри почувствовала, как на её шее торчком вздыбились волоски.

— Тощая, темнокожая женщина, завёрнутая в бинты?

Она сглотнула.

— Да.

Первый из магов медленно отсел обратно, и они со слугой обменялись пристальными взглядами.

— Они здесь.

— Я же говорил.

— Неужто ничто не проходит без осложнений? — огрызнулся Байяз.

— Редко, сэр, — ответил слуга, его разноцветные глаза лениво переползали с Финри на её отца и обратно на своего хозяина.

— Кто-кто здесь? — спросил озадаченный Миттерик.

Байяз не потрудился ответить. Он был занят, следя за отцом Финри, который подошёл к столу и начал писать. — Что вы намереваетесь делать, лорд-маршал?

— Представляется наилучшим написать Чёрному Доу и устроить встречу, для обсуждения условий перемирия…

— Нет, — сказал Байяз.

— Нет? — нависла гнетущая тишина. — Но… судя по всему, он предпринимает разумные шаги. Не должны ли мы хоть…

— Чёрный Доу отнюдь не разумный человек. Его союзники… — Байяз скривил губы, и Финри глубже запахнула плащ Хэла. — Ещё менее разумны. Вдобавок, сегодня вы многого достигли, лорд-маршал. Проделали столь замечательную работу — и вы, и генерал Миттерик, и полковник Брок, и Ищейка. Плацдарм захвачен, путём многих жертв, и так далее. На мой взгляд, ваши люди заслужили право на новый удар. Завтра. Всего лишь ещё один день. Что такое день?

Финри почувствовала ужасную слабость. Закружилась голова. Какая бы сила не поддерживала её в последние часы — она стремительно убывала.

— Лорд Байяз… — отец казался загнанным в ловушку в полосе боёв между недоумением и болью. — День это всего лишь день. Если такова королевская воля, мы, конечно же, будем бороться не щадя сухожилий, но существует большая вероятность, что нам не удастся за один день добиться безоговорочной победы…

— Этот вопрос отложим до завтра. Любая война — лишь вступление к переговорам, лорд-маршал, но всё зависит, — и маг поглядел в потолок, потирая палец о палец, — с кем вы будете говорить. Будет лучше всего сохранить недавние новости при себе. Такие вещи нехорошо влияют на боевой дух. Ещё день, если вам угодно.

Отец Финри почтительно склонил голову, но когда он сминал недописанное письмо, костяшки его кулака побелели от усилий.

— Служу воле Его величества.

— Как и все мы, — произнёс Челенгорм. — И мои люди готовы исполнить свой долг! Нижайше прошу права возглавить натиск на Героев, и искупить вину на поле битвы.

Как будто на поле битвы искупают вину! Насколько могла судить Финри, там только убивают. Её ноги весили по тонне, когда она добрела до двери в дальнем углу комнаты.

Позади Миттерик упоённо молол армейскую чушь.

— Моя дивизия рвётся в бой, как проклятая, на сей счёт не беспокойтесь, маршал Крой! Не беспокойтесь, лорд Байяз!

— Я не беспокоюсь.

— Мы взяли предмостье. Вот увидите, завтра мы погоним мерзавцев. Всего лишь день…

Финри отгородилась от их позёрства дверью и прижалась спиною к дереву. Возможно, именно в этой комнате жил пастух, что построил эту лачугу. Теперь тут спит её отец, кровать стоит у одной из голых стен, дорожные сундуки чётко выстроены вдоль других, словно солдаты на парадном плацу.

Внезапно, всё начало болеть. Она потянула Хэлов плащ за рукав, морщась он длинного пореза вдоль предплечья — с обеих сторон розовела воспалённая плоть. Пожалуй, надо бы его зашить, но у неё нет сил отсюда выйти. Нет сил терпеть их жалкую браваду и верноподданнейший бред. Похоже, будто сквозь шею пропустили десяток струн мучительной боли, и как бы она не крутила головой, та или иная всё равно в неё впивалась. Она дотронулась кончиками пальцев до жгучей ссадины на голове. Под засаленными волосами кожу покрыли струпья. Отнимая руки, она не могла заставить их не трястись. Они колотились настолько безобразно, что её потянуло на смех, который прозвучал лишь уродливым фырканьем. Отрастут ли её волосы? Она снова фыркнула. Какая разница, по сравнению со всем остальным? И тут поняла, что не может перестать фыркать. Дыхание стало рваным и судорожным, и, через мгновение, ноющие рёбра сотряслись от рыданий. Короткие вздохи сипели в горле, лицо смялось, рот искривился, зубы впились в рассечённую губу. Она почувствовала себя дурой, но тело не давало ей прекратить. Она поползла вниз по двери, пока не стукнулась задом о камень, и тогда закусила пальцы — заглушить всхлипы.