Кэйтлин Свит - Узор из шрамов

— Волк, — услышала я собственный голос. — Ветер треплет его шерсть. Его уши прижаты. Пятнистый голодный волк. — Я вновь издала хриплый смешок.

— Ну что ж. — Он вернулся ко мне и вновь уколол палец. — Видишь, что я для тебя сделаю, когда битва закончится — это и гораздо больше.

Я вздрогнула, когда он вернулся в мой Иной мир, чтобы разрушить только что созданное. Я смотрела на горло девушки, похожее на распустившийся цветок ликаса, и плакала, но не из-за нее.

Когда он закончил, за окнами был серый тусклый свет, и я больше не плакала.

— Идем, — сказал он, протянув руку. Он выглядел усталым и таким же серым, как небо; под глазами были фиолетовые мешки. Наши руки дрожали.

«Я видела волков и грязь», попыталась сказать я, но у меня получилось:

— Я видела поляну с высохшим источником.

Я слишком устала, чтобы смеяться или плакать — в горле застревали и смех, и слезы.

— Тихо, — произнес он, поднял меня на ноги, но я не устояла, и он пошатнулся. Мы поплелись к двери. В холле я повернула к лестнице, но он сказал:

— Нет, не сюда, — и мы отправились к комнате с зеркалом.

Я думала: «Не могу смотреть на Мамбуру. Ни на кого из них — Селеру, Лаэдона, мертвую девушку. Я хочу только свою постель и простое лицо Лейлен». Но смотреть пришлось. Мамбура лежал там, где и прежде, темный, с открытыми глазами. Телдару обошел его, встал у зеркала и пригласил меня.

Чаша была покрыта костями. Их было так много, что они блестели в каждой золотой грани. Они были старыми, гладкими, желтыми — я повидала уже очень много костей. Эти принадлежали одному человеку. Ребра, таз, длинные кости ног и кости пальцев — когда-то все они были единым целым.

— Раниор, — сказала я.

Он сжал мою ладонь.

— Прикоснись к нему, Нола. Давай.

Я уже тянула руку. Я смутно помнила, что выбрала ребра Селеры, поскольку они были тонкими и маленькими, однако на этот раз я взяла череп.

Телдару засмеялся.

Я провела пальцами по челюсти и куполу, почти ожидая нащупать шишки — шрамы отрезанных ушей Пса Войны.

— Видишь? — сказал Телдару, накрыв мои пальцы своими. — Смотри, как мы близки, как ты близка. Скоро ты тоже будешь целой.

Некоторые главы я начинала с описания неба или размышлений о словах. С мыслей о том, где нахожусь сейчас, а не где была. Долгое время я этого не делала, отчасти потому, что у меня больше нет нужды задумываться о словах, а кроме того, я кое-что поняла и боюсь, что если перо остановится слишком надолго, мне придется об этом написать.

Я сосредоточилась на том, что было и что есть, но начинаю видеть и то, что будет. Оно надвигается, как нечеткий образ в тусклом медном зеркале, но его края уже определены. Я и боюсь, и радуюсь, но от этого мне еще страшнее.

Впрочем, достаточно — об этом я писать не собираюсь. Не сейчас. Мне нужно подольше вглядеться в этот образ.

Поэтому я вернусь к тому, что было.

Скоро все пришли к выводу, что королева Земия не любит свою дочь.

— По словам Джаменды, принцесса постоянно плачет, — рассказывала мне Лейлен, — а королева просто смотрит в окно. Только король пытается успокоить ребенка. А еще Джаменда говорит, что у королевы есть островитянка, которая кормит дитя, и что в Белакао так никогда не делается.

Никто их не видел, кроме слуг и короля. Мои ученики шептались, будто королева сошла с ума или даже умерла, а Халдрин так боится гнева Бантайо, что скрывает этот факт. Я слышала, как они говорили, будто ребенок тоже умер. Будто у него необычные отстраненные глаза, которые не видят этот мир.

— Прекратите болтать, — осадила их я. — Они в порядке. Скоро мы их увидим.

Это случилось спустя месяц, на празднике в честь именования ребенка. Зима сменялась весной; вечером, проходя по двору провидцев, я вдруг почувствовала запах цветов ликаса. Я взглянула на деревья и не увидела ничего, кроме голых черных ветвей, но запах все-таки был: лепестки и зелень, где-то недалеко.

В окна Тронного зала светило вечернее солнце. Медные тарелки на столах внизу блестели, как и серебряные на королевском столе, как и драгоценные камни в волосах Земии. Казалось, их были сотни: ее окружали цвета и блики, которые бы танцевали, если бы она двигалась. Но она не шевелилась. Она сидела рядом с Халдрином и смотрела в тарелку. Она не глядела ни на него, ни на младенца, которого король держал у груди.

Ребенок плакал. Не просто плакал — орал, и так пронзительно, что его крик заглушал звяканье металла, а позже — звучный голос поэта и музыку. Сев рядом с Земией, я обрадовалась шуму, думая, что мне не придется говорить с ней или с Телдару, сидевшим справа от меня. Но плач быстро напомнил мне о собственных братьях и сестрах, о голоде, грязи и нашей матери, которая ни о ком из нас не заботилась. Я покосилась на королеву. У младенца была маленькая круглая голова, черные волосы и пара стиснутых кулачков, которые Халдрин ловил своей огромной рукой и целовал. Вопли ему не мешали. Он легко покачивал украшенный кружевами комок и весь светился, кроме тех моментов, когда смотрел на Земию.

Он подвинул к ней тарелку и что-то проговорил. Она взяла кусок белакаонской песчаной рыбы, но есть не стала. Сегодня почти вся еда была белакаонской: рыба, крабы, суп из темно-зеленого растения, такой острый, что у меня слезились глаза.

— Все для нее, — прошептал Телдару. — Чтобы она улыбнулась. — Он улыбнулся сам и легко коснулся под столом моей ноги.

В конце концов ее сердце растопил десерт: фрукты, вырезанные в форме раковин. Большим и указательным пальцем она взяла маленький желтый кусок (дыню) и повернулась к Халдрину. Я не видела ее лица, но видела его: облегчение на нем было таким же явным, как боль, которую оно сменило.

Он встал и поднял руку. Он все еще держал дочь; ее кружевные одежды доставали ему почти до колен. Она сопела и вертела головой в поисках молока. «Быстрее, мой король, — подумала я. — У вас мало времени — скоро она опять закричит».

— Пелор! — позвал он. Человек у дверей зала выпрямился, гости смолкли. — Это блюдо порадовало меня и королеву. Мы бы хотели видеть поваров, которые его приготовили — всех до одного, даже низкого происхождения. Приведи их сюда.

Как только Пелор ушел, гости зашептались. Лорд Деррис, сидевший по другую руку от Телдару, пробормотал:

— Глупости. Заниматься поварами и младенцами, когда столько проблем с Лорселландом и Белакао.

Он нагнулся к Телдару, и я перестала слышать его голос.

«Хорошо, — подумала я, когда Телдару отвернулся к лорду Деррису. — Теперь мне ни с кем не придется говорить».

— Она была мертва. — Королева произнесла это тихо, но ее слова коснулись моей кожи, как кончики пальцев. — А ты ее вернула.

«Да. Он меня этому научил».