Питер Бигл - Последний единорог

— Начинается лучшая часть, — прошептал Калли Шмендрику. Обхватив себя руками, он прыгал на месте.

— Как овец, — выдохнул Калли. Забыв про колкости Молли и смешки своих людей при исполнении последующих семнадцати куплетов, он раскачивался, мычал под нос и парировал рукой удары трех мечей. Наконец баллада завершилась, и Шмендрик громко и честно зааплодировал, восхищаясь техникой правой руки Вилли Джентля.

— Я называю это щипком Аллана-э-Дейла… — ответил менестрель.

Он хотел продолжить, но Калли перебил:

— Вилли, хорошо, малыш, а теперь сыграй остальные. — Сияя, он следил за выражением лица Шмендрика, которое, как тот надеялся, выражало смесь удовольствия и изумления. — Я говорил, что обо мне сложено много песен. Точнее, их тридцать одна, хотя до настоящего времени в собрание Чайльда они не попали, — и тут его глаза внезапно расширились, и он схватил волшебника за плечи. — Послушайте, а вы не мистер Чайльд собственной персоной, а? — спросил Калли. — Он часто выезжает переодетым на поиски баллад.

Шмендрик покачал головой:

— Нет, мне очень жаль, поверьте, нет.

Капитан вздохнул и отпустил его.

— Ничего, — пробормотал он, — конечно, ведь так хочется, чтобы собирали, подтверждали достоверность, искали разницу между вариантами, даже чтобы сомневались в подлинности… Ну-ну, ничего. Вилли, дорогой, спой остальные песни. Когда-нибудь тебя будут записывать в полевых условиях, и тебе это понадобится…

Ворча, разбойники стали расходиться, кто-то наподдал по камню. Из безопасной тени раздался грубый голос:

— Не, Вилли, лучше спой нам настоящую песню. Что-нибудь про Робин Гуда.

— Кто сказал это? — Калли поворачивался из стороны в сторону, и меч его позвякивал в ножнах. Лицо его сразу стало бледным, усталым и выжатым как лимон.

— Я, — ответила до того молчавшая Молли. — Дражайший Капитан, люди устали от баллад о твоей храбрости. Даже если ты пишешь их сам.

Калли вздрогнул и искоса глянул на Шмендрика.

— Но они все-таки могут считаться народными песнями, правда, мистер Чайльд? — спросил он тихим обеспокоенным голосом. — Все-таки…

— Я не мистер Чайльд, — ответил Шмендрик. — Поверьте…

— По-моему, описание эпических событий не следует доверять людям. Они все переврут.

Вперед с опаской вышел стареющий разбойник в потертом вельвете:

— Капитан, если нам нужны народные песни — а я полагаю, они нужны, — то это должны быть правдивые песни о настоящих разбойниках, а не о нашей лживой жизни. Не в обиду будь сказано, Капитан, мы в самом деле не чересчур веселы…

— Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Фантазер, — холодно перебил Калли. — Это — факт.

— …И мы не отбираем у богатых и не отдаем бедным, — заторопился Дик Фантазер. — Мы берем у бедных, потому что они не могут от нас отбиться, а богатые берут у нас, потому что в любую минуту могут стереть нас в порошок. Мы не грабим на дороге жадного мэра, мы каждый месяц откупаемся от него, чтобы он оставил нас в покое. И мы никогда не похищаем гордых епископов и не держим их пленниками в лесу, развлекая пирами и праздниками, потому что Молли неважно готовит, и к тому же едва ли мы составим интересную компанию для епископа. Когда переодетыми мы отправляемся на ярмарку, то никогда не выигрываем ни в состязаниях стрелков, ни в бою на дубинах. Разве только горожане похвалят — скажут: тебя и не узнать.

— Однажды я послала на конкурс гобелен, — припомнила Молли. — Он оказался четвертым, нет — пятым: «Рыцарь на страже»… В том году все вышивали рыцарей на страже. — Тут она принялась тереть глаза костяшками пальцев. — Черт бы тебя побрал, Калли.

— Что, что? — возмущенно завопил тот. — Это я виноват, что твоя работа оказалась никудышной? Да как только ты заполучила меня, ты сразу забросила все занятия. Ты больше не вышиваешь и не поешь, за все эти годы ты не разрисовала ни одной рукописи. А что сталось с виолой да гамба, которую я добыл для тебя? — Он повернулся к Шмендрику. — Она просто морально опустилась, прямо как законная жена.

Волшебник едва заметно кивнул и отвел глаза.

— Конечно, было бы неплохо бороться за справедливость и за гражданские права, — продолжал Дик Фантазер, — скажу прямо, по характеру я не рыцарь, у одного — один характер, у другого — другой, но тогда нам надо петь песни о тех, кто носит линкольнширское зеленое сукно и помогает угнетенным. Вместо этого, Калли, мы их грабим, и эти песни просто ставят нас в двусмысленное положение, только и всего, в этом-то и суть.

Капитан Калли сложил руки на груди, игнорируя одобрительное ворчание разбойников:

— Пой, Вилли!

— Не буду, — тот даже не поднес руки к лютне. — И ты никогда не дрался с моими братьями из-за камня, Калли. Ты написал им письмо, но даже не подписал его…

Калли потянулся к поясу, и, как будто кто-то дунул на раскаленные угли, в руках у людей засверкали лезвия ножей. Тут, принужденно улыбаясь, вперед опять выступил Шмендрик:

— Я могу предложить всем другое занятие, — начал он. — Почему бы вам не разрешить своему гостю развеселить вас и тем заплатить за ночлег? Я не умею петь или играть на музыкальных инструментах, однако у меня есть кое-какие достоинства, подобных которым вы могли и не видеть.

Джек Трезвон мгновенно согласился:

— Послушай, Калли, волшебник для ребят — это такая редкость.

Молли Отрава отпустила что-то свирепое по адресу волшебников вообще, но разбойники восторженно вопили. Единственным, кто колебался, оказался сам Калли, все еще пытавшийся печально протестовать:

— Да, но песни… Мистер Чайльд должен услышать песни…

— Непременно, — заверил его Шмендрик, — но попозже.

Калли просветлел и скомандовал своим людям расступиться и освободить место. Развалившись или присев на корточки в тени, с ухмылкой наблюдали они за ерундой, которой Шмендрик развлекал публику в «Полночном карнавале». Это была пустяковая магия, и он думал, что для такой публики, как шайка Калли, этого достаточно.

Но он недооценил их. Разбойники аплодировали кольцам и шарадам, золотым рыбкам и тузам, которых он вынимал из ушей, вежливо, но без удивления. Не показывая им истинных чудес, но ничего не получал и от них, и потому заклинания не всегда удавались, и когда, пообещав из пучка вики сотворить виконта, которого можно будет ограбить, он получал только горсть ежевики, ему хлопали так же доброжелательно и безразлично, словно все вышло удачно. Это была идеальная аудитория.

Калли нетерпеливо улыбался, Джек Трезвон дремал, но Шмендрика задело разочарование в беспокойных глазах Молли. От внезапного гнева он рассмеялся, уронив семь вращающихся шаров, которые, пока он жонглировал ими, становились все ярче и ярче (в хороший вечер он мог даже заставить их загореться), и, забыв все свое несчастное ремесло, закрыл глаза. «Делай, что хочешь, — прошептал он магии, — делай, что хочешь».