Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

— Почему подходящие? — спросил немного осмелевший монах.

— Ну конечно, подумай сам, мой любезный капеллан, — повернулся к нему Альбрехт. — Мне ехать нельзя, я не могу также послать кого-нибудь из своих епископов, ведь Папа неосмотрительно отлучил доктора Мартинуса от церкви, а тот, в свою очередь, отлучил Папу. Такой визит вызвал бы грандиозный скандал.

Да и потом, учение Лютера не признаёт ни Папы, ни почитания святых, ни икон, ни монахов, ни иерархов церкви. Он просто не станет с нами разговаривать.

— Ну, допустим, — сказал Вольфгер, который ещё не осознал всей тяжести свалившегося на него поручения, — а мы-то зачем поедем? Какова будет цель нашего посольства?

— Во-первых, вы расскажете Лютеру всё, что рассказали мне. Можете также пересказать ему то, что рассказал вам я. Поинтересуйтесь его реакцией.

Икон у лютеран нет, поэтому вам предстоит решить весьма щекотливую задачу: как-то установить, не возлегла ли длань господня на евангелические храмы? Потому что если это так, проблема Светопреставления отдаляется от нас в неопределённое будущее и становится со всей очевидности ясно, что в споре между римской курией и Лютером правда на стороне Лютера.

Только будьте осторожны: не повторяйте эти слова нигде за пределами этой комнаты, ибо я могу не успеть вытащить вас с костра.

Ну, что скажете?

— Похоже, ваше высокопреосвященство, у нас нет выбора, — сказал отец Иона.

Вольфгер с изумлением взглянул на него. Впервые старый робкий монах принял решение, не посоветовавшись со своим господином! Такова оказалась сила его веры.

— Только вот что, — продолжил отец Иона, — не могли бы вы, ваше высокопреосвященство, рассказать нам побольше о Лютере?

— Разумно, отец Иона, правильная мысль, — похвалил его курфюрст. — Вы узнаете всё, что знаю я, однако рассказывать, конечно, буду не я, а мой секретарь.

Альбрехт опять позвонил в колокольчик и спросил у возникшего в дверях монаха:

— Доктор Иоахим Кирхнер в замке?

— Да, ваше высокопреосвященство, — поклонился монах.

— Пусть немедленно придёт!

Монах исчез.

— Неоценимый человек этот Кирхнер, — хохотнул курфюрст, — бездонная память, исполнительность, дисциплина… Моя правая рука! Я даже отдал за него одну из своих дочерей!

— Альбрехт, послушай, — сказал Вольфгер, — когда мы ехали в Дрезден, то едва успели спасти от костра одну девушку. Озверевшее мужичьё собиралось сжечь её якобы за колдовство. Никогда такого за нашими крестьянами не водилось, какая-то необъяснимая жестокость…. Ты не мог бы дать ей охранную грамоту?

— А она хорошенькая? — понимающе спросил курфюрст.

— О да, — машинально ответил Вольфгер.

— Ну, слава богу, а то я, признаться, стал подумывать, не содомит ли ты? Как это так, в сорок лет и не женат? — засмеялся курфюрст. — А грамота… Ну, это-то самое лёгкое из всего.

Он обернулся, вытащил с полки свёрнутый в рулон лист пергамента, просмотрел его, удовлетворённо кивнул, потом снял с пальца перстень с печаткой, погрел его на пламени свечи и оттиснул на восковой печати. Когда воск застыл, он опять свернул пергамент в трубочку и покатил его по столу к Вольфгеру.

— Вот тебе грамота, имя впишешь сам. Если неграмотный, попросишь своего капеллана. С таким пергаментом можно ехать хоть в Ватикан! — гордо сказал он.

Вольфгер поблагодарил и спрятал драгоценную грамоту в сумку.

«Ну вот, по крайней мере, Уте я смог помочь, — подумал он, и воспоминание о девушке наполнило его душу мягким теплом. — Похоже, я всё-таки люблю её», — удивлённо подумал барон.

В кабинет вошёл невзрачный человек, одетый в чёрный, подбитый ватой дублет, чёрные штаны и белые чулки с башмаками. Его длинные волосы были собраны на затылке и перевязаны ленточкой.

— Ваше высокопреосвященство? — поклонился секретарь.

— Вот что, Иоахим, — сказал курфюрст, — я решил, что эти высокородные господа поедут тайными послами к доктору Лютеру. Чтобы их миссия увенчалась успехом, им нужно знать о еретике всё.

Вы — поистине неисчерпаемая кладезь знаний обо всех и обо всём. Поделитесь с нами!

Секретарь невозмутимо поклонился.

— Слушаюсь, ваше высокопреосвященство, но позвольте мне сходить за мемориями, я старею и….

— Скромничаете, дорогой мой, скромничаете, ваша блестящая память известна всем! — проворчал курфюрст, — но, делать нечего, мы ждём.

— Благодарю вас, мой господин, сию минуту.

Секретарь, и правда, вернулся очень быстро. Мемории оказались пухлым томом, который он положил на пюпитр, перелистал несколько страниц и начал:

— Мартин Лютер, а правильнее, Людер, родился в семье крестьянина Ганса Людера и горожанки Маргарет Линдеман из Айзенаха 10 ноября 1483 года. Сообразно католическому календарю, ребёнок при совершении обряда крещения был наречён Мартином. Вскоре Ганс Людер в поисках заработков перебрался из своей родной деревушки Мёра, что в Тюрингенском лесу, на рудники Мансфельдского графства в городок Эйслебен. Там Ганс работал простым забойщиком.

О детстве и юности Мартина мы не имеем достоверных сведений, только слухи и легенды, поэтому, с позволения его высокопреосвященства, мы пропустим их и сразу перейдём к годам его учения.

Надо сказать, что Гансу Людеру везло: в 1509 году он получил должность горного мастера и долю в прибыли с восьми шахт и трёх плавилен. В семье появился достаток, но, говорят, что человек он был прижимистый и детей не баловал.

Семья Людеров вообще многодетна, но сколько всего в ней было детей, в точности неизвестно, ведь пока Маргарет пребывала в детородном возрасте, они рождались и умирали почти ежегодно, мало кому удавалось выжить.

К слову, именно от матери Мартин унаследовал любовь к пению и способность к игре на музыкальных инструментах. Известно, что он по сей день питает пристрастие к хоровому пению и сочиняет церковную музыку.

Людер на всю жизнь остался сыном крестьянина. В своих сочинениях он всё время обращается к образам обработки земли, плодородию, жатве. Язык его грубоват, прост и доходчив.

Поскольку подземный труд весьма опасен, горняки крайне суеверны, и по сей день втайне совершают различные языческие обряды. Эту склонность к суевериям унаследовал от отца и Мартин.

В 1488 или в 1489 году Ганс Людер сумел собрать средства, чтобы оплатить обучение Мартина в церковноприходской школе, где его научили чтению, письму, счёту, пению и началам латыни. Учился Мартин плохо, школу ненавидел, за четыре года с трудом одолел два класса, и Гансу пришлось забрать мальчика домой.

Однако он не оставил надежды дать сыну образование, и в 1497 году отправил уже тринадцатилетнего Мартина в Магдебург, в дом своего дальнего родственника, епископского служащего по фамилии Мосхауер. Свой хлеб и плату за учение Мартин отрабатывал пением в церковном хоре. В Магдебурге Мартин пробыл год, а в 1498 году отец отправил его в Айзенах, в родной город матери. Причины этого поступка нам непонятны, известно, однако, что в Айзенахе мальчик посещал латинскую школу при церкви святого Георга и зарабатывал себе на жизнь опять-таки пением, но теперь не в церковном, а в уличном хоре, который собирал милостыню.