Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

Однако со стороны казалось, что карьера священника Людера идёт успешно.

Зимой 1508 года Мартин прибыл в Виттенберг, чтобы занять должность настоятеля городской церкви. В этом городе, который теперь считают центром империи Людера, он проживает и поныне.

В Виттенберге Людер познакомился с людьми, которые впоследствии стали его друзьями, соратниками и учениками. Тогда Мартин вёл активную письменную полемику на богословские темы, и ему нужен был псевдоним, поскольку под своим именем многое писать было неудобно. Перебрав несколько, он остановился на Luther. Постепенно кличка, похожая на фамилию, заменила фамилию, так Людер стал Лютером, будем и мы называть его так.

В октябре 1512 года Лютеру присудили степень доктора богословия, но в душе его царил мрак, который, в конце концов, и привёл Мартина к разрыву с монастырём.

Став доктором, Лютер начал готовить свой первый курс лекций для студентов тамошнего университета. Именно тогда он, по-видимому, и сформировал основные положения учения, которое теперь называют лютеранством или евангелизмом.

Принимая степень доктора, Лютер произнёс клятву, которая, в частности, содержала следующие слова:

«Я не стану излагать учений тщеславных, чуждых, осуждённых церковью, неприемлемых для благочестивых ушей; всякого же, кто их проповедует, я укажу декану в течение восьми дней».

Клятву эту Лютер впоследствии нарушил, а золотое кольцо доктора он не носит. Своё клятвопреступление он впоследствии объяснил так:

«Приняв докторские обязанности, я поклялся и дал обет над моим драгоценным Священным писанием верно и ясно его проповедовать и учить ему. Из-за этого учения Папа стал мне поперёк дороги и хотел мне его запретить, но оно всё ещё мозолит ему глаза, и ему будет ещё более тошно, если они не сумеют от меня отвязаться. Так как я — присяжный доктор Священного писания, то я рад, что оно даёт мне возможность выполнять мне мою клятву».

— Вот вкратце и всё, что я знаю о Лютере, благородные господа, — сказал Иоахим Кирхнер, закрывая книгу.

— Значит, чтобы встретиться с доктором Лютером, нам нужно будет ехать в Виттенберг? Он и сейчас там? — спросил Вольфгер архиепископа.

— По-видимому, да, там, — пожал плечами тот. — Но я думаю, что вам лучше ехать не по суше — это долго и небезопасно — а по воде. Наймите хорошую барку, и, пока Эльба не стала, спуститесь вниз по течению прямо до Виттенберга, заодно совершите приятное путешествие, говорят, тамошние виды чудо как хороши! Правда, уже поздняя осень, но и увядающая природа способна внести в душу сентиментального саксонца свои краски, не так ли, ха-ха!

— Мудрый совет, ваше высокопреосвященство, — кивнул Вольфгер, — пожалуй, мы так и поступим. А барку попросим подыскать Фуггеров.

В замковом дворе звякнул колокол. Архиепископ шлёпнул жирными ладонями по столу, как будто убил комара, и поднялся:

— А вот и ужин, а вот и ужин, наконец-то! Благородные господа, думаю, на сегодня серьёзных разговоров достаточно, надеюсь, нас ждёт изысканная трапеза!

Иоахим Кирхнер поблагодарил курфюрста, но от ужина отказался под тем предлогом, что его ждёт жена. Вольфгер и отец Иона последовали за Альбрехтом.

Маленькая столовая зала «для своих» оказалась очень уютной, видимо, Альбрехт Бранденбургский проводил здесь самые приятные часы своей жизни и постарался, чтобы она выглядела наилучшим образом.

Каменный пол в чёрно-белую клетку был застлан ковром, на котором стоял стол, занимающий едва ли не полкомнаты, и кресла с мягкими кожаными подушками на сидениях. В одном углу источал тепло большой камин, в другом громко тикали напольные часы в инкрустированном футляре. Полированный диск маятника и гири блестели позолотой. На стенах, обшитых светлым дубом, висели шпалеры, изображавшие пасторальные сцены, а также вино, фрукты и битую дичь. Посуда на белоснежной скатерти сияла золотом и серебром, резной хрусталь искрился разноцветными огоньками.

— Прошу, господа мои, прошу за стол! — радостно потирая руки, воскликнул курфюрст. — Я приказал своим поварам сегодня удивить меня, посмотрим, насколько им это удалось.

Не успели хозяин и гости занять свои места, как в комнату вошла красивая молодая дама, одетая в очень открытое, расшитое золотой канителью платье. На плечах у неё лежала меховая накидка, в ушах искрились бриллиантовые серьги в виде крошечных виноградных гроздей.

Все встали.

— Познакомьтесь, господа, это Элизабет, — просто сказал Альбрехт.

Элизабет мило улыбнулась гостям и, не сказав ни слова, заняла своё место напротив хозяина дома. Впрочем, за столом она пробыла недолго. Изящно поковыряв заячий паштет золотой вилочкой и пригубив вино, она встала, извинилась, пожелала гостям приятного аппетита и ушла. Оставшись одни, мужчины почувствовали себя более раскованно, и по мере того, как слуги меняли перемены кушаний и вин, пуговицы на одежде расстёгивались, ремни распускались, а речи становились всё более громкими и рискованными.

— Вы ведь, на ночь глядя, не поедете обратно в Дрезден? — спросил Альбрехт. — Переночуете у меня в замке, а завтра с утра продолжим наши штудии о докторе Мартинусе Лютере.

— Боюсь, госпожа Ута будет встревожена нашим отсутствием, — неуверенно сказал Вольфгер. — нельзя ли послать к ней гонца или почтового голубя?

— Голуби ночью не летают, а кнехт, грохочущий кулаком ночью в дверь дамы, доведёт её до обморока, — посмеялся курфюрст. — Ничего с ней не случится, подождёт до завтра. А то ещё хуже, возьмёт, да и дверь ему откроет, а?

Вольфгер принуждённо улыбнулся.

— А тебе, друг мой, чтобы ночью было не скучно, я пришлю кого-нибудь согреть постель. Кого хочешь, блондинку или брюнетку? — продолжал веселиться подвыпивший архиепископ, не замечая, что гости улыбаются только из вежливости. Вольфгер замялся.

«Ему явно приспичило убедиться в том, что я не бессильный старец и не любитель мальчиков, — подумал он, — ну что ж, дадим ему эту возможность».

Альбрехт понял молчание Вольфгера по-своему:

— Раз не можешь выбрать, пришлю двоих! Замок просто кишит белошвейками, прачками и поварихами, должна же от них быть хоть какая-то польза! А тебе, монах? Не красней, не красней, я отпущу тебе этот мелкий грех! Но — только одну, ибо ты лицо духовное, а две бабы в постели монаха — это уже нарушение апостольских заповедей, ха-ха-ха!

«Чёрт, нельзя на ночь так наедаться! — отдуваясь, подумал Вольфгер, оказавшись в своей комнате. — Если Альбрехт жрёт так с утра до вечера, он давно должен был лопнуть или помереть от несварения желудка…»

Барон огляделся.

Небольшая комната для гостей выглядела уютно. Окно было закрыто ширмой с изображением каких-то святых, на столе оплывали свечи в серебряном подсвечнике. Большую часть комнаты занимала кровать под балдахином, рассчитанная явно не на одного.