Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара

— Увы, славный витязь, — сказал Ур Фта, — моя проклятая слепота не позволила мне сразу понять, где истина, и вовремя узнать оборотня.

— Не клевещи на себя, о Ур Фта, — вмешался Кин Лакк, — ведь и мне с моим острым зрением не сразу удалось разобраться, что к чему.

— И все же ты понял скорее и, к счастью, не допустил, чтобы я кинулся с оружием на своего спасителя.

— Пустяки! — воскликнул Нодаль и придвинул к себе огромную чашку ароматных золотистых лухтиков. — По твоим мудро вопрошающим глазам, бесценный форл, я вижу, что обязан разъяснить вам, друзья, обстоятельства моего появления в этой убогой харчевне. Но поскольку я с самого утра разгуливаю без единого зернышка корса во рту, вы, надеюсь, не будете против, если мой рассказ послужит приправой к этим замечательным, хотя и недостойным, о Ур Фта, твоего сана, деревенским кушаньям?

Ур Фта и Кин Лакк подтвердили, что и сами не прочь приступить к трапезе, тем более если она не помешает их новому знакомцу поведать свою историю.

Но как только Нодаль осушил кружку рабады и принялся уничтожать одно за другим стоявшие перед ним кушанья, сделалось совершенно очевидным, что он не сможет выговорить ни единого слова, пока не утолит свой богатырский голод. Не упускали своего и царевич с форлом.

Наконец, когда на столе уже почти ничего не осталось, хозяин по требованию царевича принес пару отлично просушенных трубок. Ур Фта извлек сверкающий каменьями кисет и угостил Нодаля своим саркаром. Они раскурили трубки, а Кин Лакк, не ведавший прелести бодрого горечью дыма, принялся, смакуя, потягивать из кружки горячий черный мирдрод. И Нодаль приступил к рассказу.

— Не скрою, друзья, с детства я испытывал необыкновенную страсть к слабой половине Галагара. Мои любовные приключения начались едва ли не в колыбели, и я не стану утомлять вас россказнями о своих победах на полях нежных сражений в разных краях и весях. Происхожу я из Сарфо, но кто мои родители — к несчастью, не ведаю до сих пор. Меня воспитывала в своем убежище посреди Асфорского леса юная отшельница-рарава. Она нашла меня в Сарфо на базарной площади, где я валялся в крязовой корзине, наполненной опилками, и орал во все горло, требуя материнского лелода. И добрейшая рарава сунула мне в губы сосок своей пустой, но крепкой и ладной груди. Она стала моей матерью и возлюбленной одновременно. Я и теперь с благодарностью вспоминаю о ней. Ее крупные бледные губы, семицветные глаза со стрельчатыми зрачками, густые серебристые волосы, свисающие до колен, запечатлены в моей памяти навек и доныне приводят меня в неизъяснимый трепет. Первый раз я ушел от нее в десятую зиму и с тех самых пор скитаюсь по всему Галагару. Остается добавить, что воинскому ремеслу я обучился в Обители Небесного Взора у великого дварта Олтрана, где трижды зимовал в отрочестве. Не стану до поры ничего добавлять к этим ничтожным сведениям о моей жизни, трудной и извилистой, как верхнее течение Зиары. Перейду-ка лучше к событиям прошедшего дня, чтобы поскорее уважить ваше драгоценное любопытство. Сюда я пешком пришел из Зимзира, поверив болтовне одного старого укротителя стриклей, с которым свел там довольно близкое знакомство. Он не раз очаровывал меня рассказом о сакларских красотках, гибких как стволы мубигала, ароматных как айола в цвету, крутобедрых и круглогрудых, нежных мастериц плести любовные клидли и ублажать достойных искусными ласками. И что же? Пройдя две сотни аэталов, сегодня после полудня я вошел в эту убогую деревеньку, заглянул под разными предлогами в добрый десяток домов, полюбовался на здешних жен и девиц, которых, понятно, не принуждают прятать лица от чужих агаров, как в Зимзире и Саркате, и справедливо решил, что зимзирский укротитель стриклей выжил из ума или просто решил надо мной посмеяться. Подобных уродок и грубиянок я не видывал даже среди толстопятых жительниц восточного предгорья Галузы! Как вдруг… Сколь часто судьба одаривала меня этим нежданным лумом, разжигающим ароматное пламя в груди? Не знаю, сосчитать нелегко, но смею надеяться, что чаще, нежели иных агаров. Одарила и накануне вечером. Доведенный до отчаянья переживанием бессмысленности своего похода, сам не знаю как, забрел в один дом, здесь неподалеку. Ничего лучше не придумал, как в третий раз попросить напиться. Во дворе хозяин и двое парней, как видно, его сыновья, работали пилой и топорами, и воздух был наполнен волшебным ароматом опилок дерева ави. Друзья мои, это так много для меня значит! Вспомните, что первое любовное прикосновение я испытал, лежа в корзине с опилками. Так вот, я вдохнул этот запах, окунулся в течение доброй памяти, поднял глаза и вижу: кружку с водой подает мне прелестное существо зим пятнадцати от роду, тонкая и прозрачная как лепесток тиоля, с огромными желтыми глазами и пышным пучком темно-золотистых волос над теменем. И обращается ко мне с учтивой речью. Ее невысокий хрипловатый голосок сразил меня окончательно. Мы перемигнулись и обменялись заветными словечками: я — о любви и о встрече, она — о времени и месте. Такая ее сметливость сразу подсказала мне, что я буду не первым агаром в жизни юной красавицы. Наша встреча принесла новое и уж вовсе неоспоримое тому подтверждение. Хоть все это происходило в овине на охапках корсовой соломы, от наслаждения я был как в залидиолевом сне или на вершине Галузы и думал, что пребуду в этом бреду до рассвета. Но случилось иначе, волшебный сон прервали эти мужланы с дубьем и факелами, ее отец и братья…

— Не понимаю, — сказал царевич, — отчего могучий Нодаль предпочел спасаться бегством от деревенских увальней…

— О, благородный Ур Фта! — с негодованием воскликнул Нодаль. — Ты давеча едва не кинулся на меня с цохлараном, решив, что в опасности тот, кого ты считал беззащитным мальчишкой. Но не полагаешь же ты и в самом деле, что я способен обижать или, чего доброго, убивать насмерть беззащитных существ, да еще и троих кряду!

— Сколько я помню, — сказал Кин Лакк, — вид у них был весьма свирепый, да и дубины увесистые. Как же ты называешь их беззащитными существами?

На это Нодаль только расхохотался и скромно добавил:

— Не сочти за бахвальство, наставник, но, надеюсь, ты когда-нибудь увидишь меня в нешуточной схватке с дюжиной-другой агаров и вспомнишь наш сегодняшний разговор.

— А что ты скажешь о крианском воинстве? — спросил Кин Лакк, испытующе глядя Нодалю прямо в глаза. И эти глаза загорелись таким страшным пламенем, что Нодаль мог бы ничего и не говорить, но он сказал:

— Ненавижу. Криане — двартоубийцы. Они погубили лучезарного Олтрана и разрушили Обитель Небесного Взора.

— Тогда и я надеюсь, что скоро увижу тебя в схватке и возьму свои сомнения назад, — сказал на это Кин Лакк.