Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара

— Что ж, это очень важное и своевременное указание, — сказал Кин Лакк, — но, хотя среди нас, к счастью, нету немых и глухих, думается мне, что воспылать страстью к беззубой старухе было бы легче, нежели сыскать не лишенную девственности крианку.

— Ты прав, наставник, варвары Кри каждую девчонку чуть ли не в младенчестве подвергают нелепому обряду, который они именуют шаншартом. Случаясь с хорошенькими крианками, я всякий раз переживал эту дикость как личное оскорбление.

Нодаль вновь нацепил дивный камень себе на шею и с досадой грохнул по столу кулаком.

— Но я много путешествовал по землям, что волей судьбы именуются ныне Крианским царством, слушал досужие и нетрезвые речи в харчевнях и на базарах, внимал ворчанию угрюмых старух и болтовне беззаботных бизиэр. Приходилось мне водить дружбу и с ворами, и с дворцовыми стражниками в Саркате. Коротко говоря, я знаю, почем в этих краях капля дождя и крупинка соли. Так неужели мне неведомо, где найти единственную верную девственницу среди крианских красавиц?

— И где же ее можно найти? — нетерпеливо спросил царевич.

— На женской половине столичного дворца, разумеется. Ибо это никто иная, как дочь самого крианского царя, прекрасная Шан Цот. По крайней мере, порукой ее невинности служат дюжина крепких ворот на хитроумных запорах и целое войско стражников, окружающее дворцовые стены.

— Но отчего же царевне удалось избежать обычного шаншарта? — молвил Ур Фта, и в голосе его сквозило смущение.

— Царевна с рождения обручена. Отец ее суженого, властелин Миргалии Ар Гоц не признавал крианских обычаев и, заключая перемирие с Цфанк Шаном, скрепленное обручением детей, потребовал, чтобы крианская царевна девственницей вошла в дом его сына. Цфанк Шан до сих пор опасается жителей Миргальского леса и держит данное слово. Из-за этих опасений он, по смерти Ар Гоца, и уговорил его сына Гоц Фура стать наместником в Корлогане, бывшей форлийской столице. Место покойное и сытное. Но не потому согласился Гоц Фур и дал превратить свою Миргалию чуть ли не в часть Крианского царства. Говорят, он совсем обезумел от любви, просто бредит красотою Шан Цот и предстоящею свадьбой. А Цфанк Шан все водит его в поводу и не спешит закрепить родство — боится, что Гоц Фур, поостынув, изменит. Не царевне, конечно — до этого Цфанк Шану дела нет, — но крианской короне. Полагает крианский властелин, и справедливо полагает, что миргальские лучники и косари только и поджидают, когда вернется молодой Гоц Фур. А уж тогда они нарушат все планы Цфанк Шана.

— Но наших планов, — сказал Кин Лакк, — то, что ты нынче открыл нам, витязь, не нарушит.

— Каковы же они, эти планы, уважаемый наставник?

И форл не спеша изложил Нодалю замысел, на котором сошлись они с царевичем перед тем, как покинуть цлиянскую столицу на рассвете минувшего дня.

— Увы, огорчу вас обоих, — молвил Нодаль на это. — Идти в Тсаарнию поднимать мятеж — сколь опасное, столь и безнадежное дело. В Сарфо и Набире еще с середины зимы свирепствуют отряды наместника Цкул Хина. Главари давно уже схвачены и казнены. Лучших воинов угнали на Черные копи, откуда никому не бывало возврата.

— Что же ты посоветуешь делать, любезный Нодаль? — спросил царевич.

— Как что? Втроем идти в Саркат и похитить царевну. Вернуть свет твоим глазам, благородный Ур Фта — теперь самое главное. А вслед за солнцем да воссияет тебе веселое зарево победы!

И этим благим пожеланием завершается четвертый урпран книги «Кровь и свет Галагара».

В то утро, когда герои покидали Саклар, одолело зимнюю стужу дыханием теплого ветра, запела вода на свободе и черным как сажа вдруг сделался путь. И лапы гавардов зачавкали в месиве грязи.

До самого края деревни Нодаль ютился в одном седле с Кин Лакком, пожалевшим его желтые тарилановые сапоги. Но вот Саклар остался позади, и гаварды легкой иноходью проследовали в довольно тесное ущелье, ведущее под гору и кипящее низом ручьями. Здесь Нодаль попросил ненадолго остановиться, прямо со спины гаварда с ловкостью юного шарпана соскочил на скальный выступ и побежал в гору большими прыжками. Но не успел он достигнуть обширной площадки на высоте около десятка тикубов над дорогой, как ушей его коснулся предостерегающий оклик форла. Нодаль обернулся и заметил давешних своих преследователей, все с теми же дубинами рвавшихся к его кудрявой голове. Правда, числом их было теперь поменьше. Молодцы где-то оставили своего отца, того, что был словно тинтед на задних лапах: видать, старика, утомленного бесполезной погоней, одолел сон.

Нодаль, покосившись на них, не повел и бровью. Передвигаясь прежним способом, он очутился на сказанной площадке в то самое время, когда к ней подобрались и его ненавистники. Только им оставалось пройти вдоль склона еще уктаса полтора. Нодаль плечом навалился на обломок скалы, возвышавшийся посреди площадки, и опрокинул его на бок. Затем он склонился и извлек из невидимого снизу тайника большущий стальной посох, тщательно отделанный, покрытый темно-красным лаком и украшенный ближе к одному концу тремя выпуклыми серебристыми кольцами. Нодаль на один лум выставил сжатый двумя руками посох прямо перед собой, слегка согнул ноги в коленях и, глядя на своих преследователей, страшно выпучил глаза. Затем он крутанул посохом над головой и с воплем, раскаты которого переполошили всю живность окрест, опустил его на только что опрокинутый камень. И камень, взорвавшись острыми брызгами, раскололся натрое, словно в него ударила красная молния, ниспосланная каким-то могущественным двартом.

Деревенские мстители застыли на месте с разинутыми ртами, затем глянули в ущелье, где гарцевали на месте двое всадников вида отнюдь не миролюбивого, затем переглянулись, кубарем скатились на дорогу — и кинулись бежать в сторону Саклара. Нодаль, расхохотавшись им вслед, отложил посох и извлек из своего тайника доспехи и сбрую. Надев на себя длинную тонкую кольчугу и отполированные до звездного блеска наручи, застегнув с ременной перевязью изумительный пояс, украшенный пластинами речного афата и приладив посох наискось за спиной, он вложил себе в рот шестые пальцы обеих рук и свистнул так, что мертвый бы, верно, проснулся. Не позднее, чем на третий лум после богатырского свиста, откуда-то сверху с перестуком мелких камней, осыпающихся из-под лап, спустился могучий гавард бурой масти с волной белоснежного крапа, словно иней блестящего на его гладкошерстных боках. Нодаль, быстро и ловко приладив сбрую, вскочил в седло — и вскоре из ущелья на дорогу, ведущую в Дигал, выехали трое вооруженных всадников.

— Позволь-ка взглянуть на эту твою замечательную вещь, — на ходу обратился к Нодалю Кин Лакк и едва не выронил в грязь темно-красное чудовище, любезно протянутое ему витязем.