Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

— Так…

Нос старого Мала с шумом втянул воздух, а стальные глазки-буравчики уставились на меня, пронзая насквозь.

— Кто такая? Почему без сопровождения?! Что…

Голос старого Мала осёкся. Глаза округлились, превращаясь из мелких буравчиков в две большие невыразимо синие плошки. Крепко сжатые волевые губы беспомощно задрожали, как у обиженного младенца.

— Ты!!! Вы?! Госпожа…

Ноги старого солдата подкосились, и он рухнул на колени.

— Пощадите! Не узнал. Стар стал. Слеп.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Я не знала, что и думать. Сначала решила, что старик ломает комедию, подыгрывая своим молодым подчинённым, потом, по вытянутым лицам солдат и по седой голове, склонившейся передо мной, поняла, что шутки кончились.

— Э-э-э… не стоит.

Я похлопала старика по плечу.

— Вставайте. Ни к чему это… эти церемонии.

Старик отчаянно замотал головой, не поднимаясь с колен.

— Да встаньте же!

Старый Мал тяжело поднялся и сурово зыркнул на подчинённых. Теперь на колени рухнули они. Вот напасть!

Я беспомощно опустила руки, и безнадзорный Тотошка змеёй выскользнул из своего укрытия, злобно ощеривая клыкастую пасть.

Его появление произвело на солдат неизгладимое впечатление.

— Спаси и сохрани нас господи!

Крепкие парни, легко разгибающие пальцами подковы, ринулись прочь, завидев наглую безусую морду и огромные красные глаза. Дверь была слишком узка для одновременно бегства троих плечистых парней, и при выходе создалась куча-мала — каждый норовил первым покинуть караульное помещение. Про начальника они позабыли, только один Эрр, мужественно обернулся, покидая комнату, и в отчаянии крикнул:

— Бегите, уважаемый Мал!

Старик покачнулся на ногах, но устоял.

— Я никогда не бежал от нападения.

Его короткая, но внушительная, полная достоинства речь осталась не услышанной. Стражники в панике бежали. Мы остались одни.

— Кто это?

Мал ткнул пальцем в сторону страшно довольной собой твари.

— Тотошка.

Я сгребла Тото со стола и прижала к себе. Он ещё не до конца насладился своим триумфом и возмущённо заорал, но я щёлкнула его пальцем по носу и он затих.

— Значит, вы вернулись…

Старый Мал несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание.

— Ну, вроде того, — осторожно ответила я.

— Я могу доложить королю?

— Королю?! — я беспомощно оглянулась. — Ну, это… докладывайте.

Старый Мал склонился в коротком поклоне.

— Следуйте за мной госпожа.

Мы вышли во двор, поднялись на несколько ступеней вверх в высокую узкую башню и прошли коротким, узким переходом в круглую комнату с высокими стрельчатыми окнами.

Жестом, старый Мал указал мне на пурпурный широкий диван.

— Прошу меня обождать.

Я согласно кивнула и мы с Тотошкой присели на мягкое сиденье. Вернее я присела, а Тотошка принялся важно расхаживать по пурпурной поверхности, иногда пробуя крепость материала острым когтём.

Ждать нам пришлось не долго.

Дверь распахнулась, и в комнату снова зашёл старый Мал. Теперь он был не один. За ним следовал совершенно лысый старик с трясущимися руками. Король?

На всякий случай я снова запихнула Тотошку за полы безрукавки и привстала.

Лысый незнакомец тихо ахнул при виде меня и, заикаясь, произнёс.

— Здравствуйте, госпожа. Король ожидает вас.

Нет, это не король.

Я пошла вслед за стариками, гадая: что всё это могло бы значить? Старый Мал шёл впереди, а лысый всё оглядывался на меня, запинаясь при каждом шаге.

— Я Люк, — наконец произнёс он. — Вижу, вы не узнали меня? Постарел?

Я неопределённо пожала плечами.

Люк согласно покивал лысой головой:

— Постарел… ещё бы сорок лет прошло!

Я сдержанно хмыкнула. Старый пень уверен, что мы встречались сорок лет назад?! Однако…

Но я снова промолчала. Я не первый день брожу по мирам и знаю, что время способно выкинуть и не такую штуку, только вот не помню я его! Ни Мала не помню, ни Люка! Ни старыми мне их не вспомнить, ни молодыми…

Бесконечные переходы закончились, и мы вошли в круглую башню. Комната в башне не отличалась помпезностью. Вместо обшитых пурпурным бархатом диванов, здесь стояли обычные деревянные скамьи. На голых стенах висели потускневшие от времени, покрытые пылью и паутиной станинные мечи, кинжалы и странные короткие ножи с короткими, крючковатыми лезвиями. На каменном полу лежал вытертый ковёр с едва видимым рисунком. Вот и всё убранство комнаты. Все окна в башне были распахнуты настежь и в комнате свободно разгуливали сквозняки. Но мне нравился ветер.

У окна сидел грузный седой мужчина в чёрных кожаных штанах и свободной белой рубахе. Богато убранный камзол небрежно валялся на широкой, деревянной скамье. Он, молча, оглядел нашу компанию, едва поводя заплывшей складками жира шеей. Так же молча, и несколько лениво поднял руку, приказывая слугам удалиться. Король.

Король смотрел на меня, а я мучительно раздумывала, что лучше сделать: присесть в реверансе или просто поздороваться? А может протянуть руку? А для чего? Для поцелуя или рукопожатия?

Пока я раздумывала, все удобные моменты, как для реверанса, так и для рукопожатия были упущены. Так бы мы и смотрели, молча, друг на друга, пока король не произнёс:

— Здравствуй, Ивона. Я ждал тебя.

Мелка Лёк с детства прослыл везунчиком.

Детей у южан было бесчисленное множество — в каждой семье по десять-пятнадцать белобрысых пострелят и с воспитанием там не церемонились. Лет до шести уму-разуму учили родители, втолковывая правила поведения через мягкое место, а потом детей пристраивали куда придётся. Называлось это: «отдать ребёнка в науку», а подразумевалось под этим выражением всё, что угодно. Южане промышляли торговлей, не гнушались мелким воровством и важно называли себя: «любителями путешествий», а попусту слыли бродягами.

Дети их, едва оторвавшись от соски, тоже пускались во все тяжкие: подрабатывали, где придётся, подворовывали и бродяжничали. Но, их родители были убеждены, что они таким образом — «познают жизнь».

Нередко честные граждане, возмущённые легкомысленным отношением южан к своему родительскому долгу пытались исправить ситуацию: вводили закон, касательно правил поведения южан, пытались организовать досуг многочисленного потомства безалаберных родителей, но всё было напрасно. Дети умело ускользали из-под контроля, родители от ответственности и всё оставалось по-старому.

Мелка Лёк был одиннадцатым по счёту в семье, где всего насчитывалось семнадцать детей, хотя Мелка и подозревал, что последние трое были пришлыми: момент их рождения ни у кого не отложился в памяти.