Роман Мискин - Амулет Святовита. Вторая часть

Зашевелились на дне черные языки жирного ила, сплетаясь в зловещий узор. Но миг, еще миг - и водная гладь успокоилась, лишь по ее поверхности, затухая, побежали к краям чуть видные мурашки зыбких легких волн.

Лиго поднимает тяжелый кубок - и на дне старинного сосуда плещется хрустальная жидкость. Вода мерцает, перемигивается, искрится в отблесках света и завораживает своей игрой на дне старинного сосуда. Земник смотрит на нее, не отрывая глаз.

- Испей... - вкрадывается в душу всё тот же колдовской голос. - Испей воды из родника, грядущее своё узри...

Земник медленно-медленно, будто двигаясь в плотном тумане, поднимает руки и прикасается губами к краю кубка.

Волшебная вода густая, будто сбитень - и обжигающе ледяная. Она мгновенно сводит зубы, вонзается в уста и язык земника сотнями тонких морозных иголок и намертво сцепляет его рот. А затем стылой колючей струйкой сочится дальше, в горло - и еще дальше вниз, пробираясь к самому сердцу, чтобы сжать его своей заиндевелой рукой.

Лиго от ужаса пытается крикнуть - но звуки замирают у него в груди. И лишь легкий пар, мгновенно замерзая, оседает белым инеем у земника на устах. И сердце замирает...

А вокруг всё искрится, мерцает, кружит в ледяном танце, словно внезапно наступила зима. Земник роняет кубок - и тот падает с глухим стуком и катится по заснеженным корням. И следом за кубком бессильно опускается на землю и Лиго.

Рот, нос, глаза ему залепляет густой снег. Вьюга, вьюга кругом! Она бьет неистовыми порывами, срывая одежду, жалит тысячами студеных стрел, пронзая насквозь, замогильно хохочет и воет, вынимая душу. И земник, прикрываясь рукой, бредет сквозь нее - и вот уже нет никакого леса, вокруг одна только белая степь! И он, спотыкаясь, идет сам по степи, падая на каждом шагу в снежные заносы. А в ушах раздается жалобный стон: "Мамай, Мамай..."

И вдруг чья-то сильная рука выдергивает Лиго из-под снежного покрывала, отряхивает и ставит на ноги. И тащит за собой уверенно и твердо. Бряцает сабля на боку загадочного путника, развевается его широкий плащ, прикрывая земника от лютых порывов.

И вдруг - тишина... И нет уже больше степи и стылых морозов - по телу вдруг приятно разливается теплынь, трещит очаг, хлопочет старик с серебряной бородой и добрыми глазами. Он что-то говорит быстро и ласково - но нет, не разобрать этих слов. Снова всё проваливается в туман.

А затем горны, много горнов! Звенит медь колоколов, поют трубы, бьют барабаны. Сверкает на солнце золото остроглавых шлемов с красными прапорцами. С жутким скрежетом и скрипом раздаются вширь ворота, пропуская вперед конницу. И она, вырываясь на простор из белокаменного града, разворачивается во все стороны широкой лавой - и могучей волной летит вперед, сминая всё на своем пути.

И вдруг - снова жуткий, нечеловеческий, раздирающий душу вой. И гром, и грохот. И огонь с небес. И черная зловещая тень, закрывая собою полмира, падает сверху, распростерши свои темные крылья. Дракон! Змей! Он разевает пасть - и адское пламя пожирает всё вокруг. Пылает степь, пылают белые стены дивного града, огненные языки подбираются всё ближе и ближе.

Жарко. Очень жарко. Испарина выступает на челе земника. Пылает огонь в кузнечном горне, мерно и шумно вздымаются меха. Звон. Стук. Мелькают тени. Высокий дивный кузнец бьет молотом по наковальне: "каль-вис, каль-вис!" - звенит его молот. А в ответ вторит мелкая дробь его коренастого помощника - "те-ля-вель, те-ля-вель!". И между перезвоном двух волшебных молотов вплетаются в поковку древние наговоры, оседая на металле глухим рокотом. И от этих могучих заклятий содрогаются даже стены - или это только бардовые отсветы пламени дрожат на них?

Кузнец щипцами берет что-то ярко-алое, которое извивается и бьется в его щипцах, будто живое - и опускает в воду. Раздается тонкий пронзительный не то свист, не то писк - как будто кто-то берет высоким голосом запредельную ноту. И этот звук почти за границами слуха раздается долго, очень долго. А вокруг всё шипит, вздымаются густые белые клубы пара, застилая всё вокруг и выедая глаза едким чадом.

Но нет - это вовсе не пар. Это всего лишь клочья сизого дыма. Нет больше кузницы - это кто-то просто пускает белые кольца из трубки с длинным чубуком, покачиваясь в скрипучем кресле посреди уютной горницы. И весело напевает себе что-то под нос. А затем поворачивает к земнику своё до боли знакомое лицо и что-то говорит - а вокруг просто дрожат отблески пламени из очага. Огонь вдруг вспыхивает и из-за его громкого треска снова ничего не разобрать.

Веки земника дрожат, тяжелеют и смыкаются, а голова наливается свинцом. Глаза уже ничего не видят - и мысль больше не бьется. Сизый дым окутывает барздука со всех сторон и настойчиво убаюкивает, покачивая в своих густых кольцах. И лишь в ушах раздается мерный скрип половиц от качающегося кресла - рип-рип, рип-рип, рип-рип. А ему вторит в ответ тихий стук оттаявшего сердца...

--------------------------

ГЛАВА 8

ВИДЕНИЯ И ГРЕЗЫ

Лиго пришел в себя далеко за полдень. Он лежал на чем-то сыром, холодном и неудобном, да еще вдобавок что-то твердое остро и неприятно давило в бок. Но самое противное - уши раздражал назойливый скрип: рип-рип, рип-рип - а в ноздри лез едкий смрадный дым.

- Апчхи! - не выдержав, громко чихнул земник.

И тут же открыл глаза.

- Здравы будьте, сударь мой разлюбезный! - обрадовано сказал знакомый голос. - А я уж начинал беспокоиться за вас, братцы!

Это был Мамай, который сидел напротив на толстенном корневище старого дерева и покуривал свою трубочку, беззаботно закинув нога на ногу. И весело смотрел на проснувшегося земника.

Над головой барздука слабый ветерок раскачивал старую сухую ветку, которая издавала неприятный скрип. Лиго сел - и недовольно покосившись на нее, поморщился и извлек из-под себя обломок большой сосновой шишки, давившей ему вбок.

- Гляжу я на вас, господа барздуки, и смеюсь, - улыбнулся чародей.

- Это еще почему? - удивленно спросил барздук.

- Да поспать у вас совсем губа не дура! - подмигнул ему Мамай и, затянувшись, выпустил густое кольцо сизого дыма, которое, расширяясь и тая, поплыло вверх.

- Апчхи! - раздалось с другой стороны, и тут же сердитый голос добавил: - Ну и воняет однако!

Лиго обернулся - справа от него из-за старой коряги высунулась взъерошенная голова Пеколса, который протирал глаза и недовольно крутил носом, а вслед за ним показалось заспанное лицо Мартина.

- Ты какую гадость там куришь, Мамай? - сердито спросил Прок Пеколс. - Зачадил, поди, весь лес - дышать невозможно!

- Ну, уж не большую гадость, чем в твоих склянках иной раз бывает, - миролюбиво отшутился чародей, но тут же сокрушенно добавил: - А вообще да, что есть, то есть - испортился табачок весь мой в кисете после Заячьего леса. Надо бы заменить - да вот пока нечем...