Александр Никоноров - Раздать сценарий

Я воротился к своему месту, рассерженный не столько конфликтом, сколько прерыванием выдавшегося наслаждения от курева. А то, что этот дачник завелся с пол-оборота — мелочь. Встречал я психов и похуже. Дело привычное.

— Ох и холодрыга! — брюзгливо пробухтел Библиотекарь. Он кутается в одеяло, но зубы его и не думают прекращать отбивать стук.

Мы сидим и пытаемся отогреться чаем.

— У тебя температура наверное, вон как вчера промок. Ну и ты молодец, не мог дров побольше закинуть!

— Кто последний ложился? — заверещал Макс.

— А кто у нас замерз? — в тон ему спросил я.

— Безобразие. Никакой заботы о друге…

— Не гунди, сейчас протопится.

Да уж, утро выдалось не самым приятным. Промозглый липкий холод незаметно пробрался к нам в дом, отчего на рассвете мы проснулись дрожащими и замерзшими. Сказалась предрасположенность к городской беззаботной жизни — я напрочь забыл подложить в печь побольше дров, чтобы избежать неприятного пробуждения.

На улице все пасмурно, серая хмарь тяжелой дымкой нависла над Тихими Лесами, до того плотная, что тусклые Знаки виднеются еле-еле. Заливается собака — в раннее утро ее лай разносится по еще не до конца проснувшемуся городку.

— И вообще, где справедливость, — продолжает сетовать Макс, двумя руками обхватив кружку, исходящую ароматным паром, — такой дистрофан и не мерзнет? Ты должен быть на моем месте!

— Ну спасибо. И ты еще говорил мне про заботу о друге. Вот что. Надень-ка ты еще одну рубашку, иначе ляжешь с воспалением легких как нечего делать. И, думаю, нам надо пойти и перекусить.

Макс продолжил паясничать:

— Поздравляю с первой здравой мыслью за день, коллега!

— Так ведь еще утро. Погоди, я на многое способен! Дверь на замок, человек-капуста! — бросил я, выходя из дома.

Как и предполагалось, улица встретила нас серо-коричневыми тонами. И если первые отчетливо задает небо, то вторыми — коричневыми — вознаграждают стены домов и дорога. Своим состоянием она могла бы стать примером того, что может случиться после боя с участием курбов, мергов и гестингов. Плащ я не надел, за что себя и хвалю. Штаны заправлены в ботинки; сейчас можно — народа мало, никто не смотрит. Сюда бы сапоги, чтобы невозмутимо шагать по лужам и не выбирать место, куда лучше поставить ногу. Мой спутник отнесся к возникшему препятствию со своей, одному ему понятной философией: он скачет как умалишенный с кочки на кочку, что-то выкрикивает, подбадривает себя. Вылитая лягушка. У него и возраст, когда пора бы и ребенка воспитать, в армии отслужить, заработав офицерский чин, а этот пройдоха улыбается как дите и радуется происходящему. Еще он периодически высказывается, причем, очень непонятно. В основном-то слова схожи с услышанными мной и, каюсь, произнесенными мной в Богами забытые года, но таких вариаций ругательств, выстроенных замысловатей знаменитых башен Ока Неба я еще не слыхивал. И да поможет Великая Семерка не слышать впредь.

— Ты как будто заклинание читаешь, — заметил я.

— Такое заклинание я читаю всю свою жизнь, да что-то все не работает, — крякнул Библиотекарь, совершая неизвестно какой по счету прыжок.

— Это потому, что ты не маг.

— Спасибо. А я все думал, почему же не помогает…

Улица пустынна. Немудрено — при такой погоде из дома выйти может только лунатик. Вовсю топятся дома; как гром среди ясного неба пришедшие ночью холода многих застали врасплох. Даже собаки лают как-то с негодованием, а куры кудахчут больше обычного, как будто жалуясь на зябкую ночь.

— Неудачное мы выбрали время для разнюхивания этого дела, Трэго. В такую погоду пьяный за выпивкой не пойдет, а здесь и подавно…

И словно в противовес его словам из-за угла дома показалась женщина, несущая два ведра воды. Поравнявшись с ней, мы приступили к делу:

— Доброго утра! — миролюбиво начал было я, глядя в раскрасневшееся от усталости лицо. По тонким, но глубоким канавкам морщин текут капли пота. У женщины густая шевелюра, седая и нерасчесанная, отчего сильно напоминает намотанный на палку комок паутины.

— Кому доброе, а у кого и фляга пуста! Ну, чего хотел-то? Чай не кружки несу! — пробурчала она.

— Поставьте, пожалуйста, ведра, у нас сейчас состоится следственная беседа, — важно проговорил Библиотекарь, напустив на себя многозначительный вид.

Женщина с испугом посмотрела на меня. Понизив голос, она, косясь на Макса, спросила меня:

— Это он чего, никак, пьяный али хворый какой?

Удерживая смех, я постарался ответить как можно невозмутимее:

— Нет. Он выполняет свою работу. Как и я. Меня зовут Трэго, это — Библиотекарь. И прибыли мы сюда для того, чтобы разобраться в исчезновениях. Мы расспрашиваем свидетелей.

Собеседница поставила ведра, утерлась подолом платья. Шмыгнув носом, она спросила:

— И чего? Много расспросили уже?

— Одного… Считая вас.

Пауза. Она явно гадает, как себя повести. Наконец, узрев в сложившейся ситуации личную выгоду, она нашла что сказать:

— Ведра-то поможете отнести старухе?

— Да какая ж вы старуха! — галантно возразил Макс, добродушно улыбаясь. — Вам до старухи еще очень далеко!

— А, самой, значит, тащить, да?

— Нет-нет-нет! — быстро возразил я и взял ведро. Второе знаком велел взять Максу.

В комнате пахнет грибами. Они развешаны на нескольких веревках вдоль печки. Хозяйка дров не жалеет — комната протоплена едва ли не до состояния бани. К нашей радости, принесенные два ведра наполнили флягу до конца, идти больше никуда не нужно. Женщина уселась в кресло и принялась вязать шерстяной носок.

— Спрашивайте, — не поднимая глаз бросила она.

— Что вам известно о событиях последних лет?

— Урожай хуже стал, власть одурела вконец! Корова у соседки померла, а затем еще одна и еще одна. Не знай прокляли ее.

— Замечательно… А про исчезновения?

Солма, так она представилась, не мигая уставилась на меня.

— А что исчезновения? — приступила она. — Стали пропадать люди и все тут. Никак, два с лихвой года прошло… Али три? Нет, Корик весной у меня помер, а значит три. А пропадать-то чего начали? А все гадость эта, Фрилом прозванная! Всех погубил! — закончила Солма шепотом. Жажда рассказа захватила ее; она отбросила спицы, клубок и недовязанный носок, наклонилась в нашу сторону и затараторила: — Я вам говорю! С братом своим он переехал. Молчуны страшенные! Второй-то ладно, он хоть говорит по-человечески, хоть и сторонится людей как собака больная. На базар сходить, с алемином поспорить — он запросто! А Фрил, который только и делает, что на поле торчит… Ух, страшный человек! Поздороваешься с ним, а он: смерть, убью, гроб! О-о-ох! — она закатила глаза и откинулась на спинку.