Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

А король покачал головой:

— Вы пока не совершили измены, милорд герцог, так что вам нет нужды отдавать нам заложника.

Гибелли изумленно взглянул на короля. Молодые лорды озадаченно переглянулись.

Туан нахмурился и устремил взгляд на Катарину.

И тут вперед шагнул виконт д’Огюст и, склонив голову, воскликнул:

— Ваши величества!

— Мы слушаем вас, д’Огюст, — отозвался Туан.

— Ваши величества, я прошу вас о милости.

— Ваша просьба будет удовлетворена, — с улыбкой отвечала Катарина. — Можете даже не говорить о ней. Мы благодарны вам за бескорыстную службу.

— Кроме того, — впервые за день улыбнувшись, добавил Туан, — мы готовы исполнить вашу просьбу в знак нашей радости по поводу рождения вашего сына.

Зал вновь огласился взволнованным гомоном. Даже молодые лорды затрепетали.

— А я даже не знал, что виконтесса беременна! — удивился Род.

— О да, супруг мой. Младенец появился на свет всего несколько часов назад, — с улыбкой проговорила Гвен.

— И зачем мне, спрашивается, ломать голову над учреждением службы разведки? — вздохнул Род.

— Примите наши поздравления, — торжественно произнесла Катарина. — И поверьте, мы очень сожалеем о том, что беспорядки, учиненные архиепископом, помешали нам оказать честь вашему новорожденному наследнику, как подобает, согласно его положению и титулу. Но не сомневайтесь: мы непременно сделаем это, как только порядок в стране будет окончательно восстановлен.

— Благодарю вас, ваши величества. — Д’Огюст посмотрел на Туана, и король ответил ему взглядом, каким только один счастливый отец мог поглядеть на другого. — А просьба, с которой я желал к вам обратиться, касается моего мальчика.

Туан нахмурился. Для него это явно стало неожиданностью.

— Говорите.

— Я хотел просить вас, ваши величества, о том, чтобы когда моему сыну исполнится четырнадцать лет, вы бы приняли его при дворе, дабы он обучался как сквайр!

Придворные громко зароптали. Туан с Катариной озадаченно переглянулись. Затем Катарина кивнула, Туан последовал ее примеру и вернулся взглядом к д’Огюсту.

Все в зале притихли, чтобы выслушать ответ короля.

— Ваша просьба будет удовлетворена, милорд, и с великой радостью, — громко произнес Туан, и вельможи возликовали.

А позже, когда закатное солнце раскрасило пейзаж за окнами солярия в теплые тона, Туан недоуменно проговорил:

— Безусловно, мы польщены, и у меня такое чувство, что нам в конце концов удастся сплотить страну… но все же зачем он попросил об этом? Да и ребенку-то всего три часа!

— Мы сказали, что у нас нет нужды в заложниках, — добавила Катарина. — Зачем же он желает вынудить нас обрести такового?

— Я так думаю, — с улыбкой проговорила Гвен, — что виконт д’Огюст просто-напросто не может представить лучшего места для своего сына в отрочестве, чем ваш замок.

Род кивнул:

— Верно. Он хотел позаботиться о том, чтобы его сын окончил самую престижную школу, и потому заранее зарезервировал для него местечко.

А на следующую ночь Род стоял, притаившись в тени, за колонной в трапезной монастыря. Он явился туда по приглашению отца Мак Ги, и все прекрасно знали о его присутствии, но сам он решил, что из политических соображений ему следует вести себя как можно более ненавязчиво.

Да и не сказать, чтобы кто-то обращал на него особое внимание. Отец Мак Ги восседал на троноподобном стуле на возвышении, а перед ним стоял аббат, закованный в цепи.

Мак Ги, сверля аббата глазами, провозгласил:

— Вы должны понимать, ваше преподобие, что более вы не можете служить аббатом в этой обители.

— Я тяжко согрешил, я знаю. — Аббат склонил голову. — Что того хуже: я показал себя человеком, неспособным на здравые суждения, и это нанесло суровый удар по нашему ордену и могло повредить его целостности.

— Верно, могло, — кивнув, подтвердил отец Мак Ги. — Воистину, Грамерайский орден никогда более не сможет остаться единым. Хотя, если учесть все «за» и «против», быть может, так и лучше.

Монахи встревоженно переглянулись, но ни один из них не отважился сказать хоть слово.

— В глазах короля и королевы, — продолжал отец Мак Ги, — вы и ваш секретарь повинны в государственной измене.

— Я уже признался в своем прегрешении, — проговорил аббат. Он стоял, опустив голову, но хотя он говорил негромко, голос его был слышен ясно. — Я ужасно согрешил перед Богом и людьми и заслуживаю самого тяжкого наказания.

— Верно, потому что вы поддались искушению. Но ваш секретарь, брат Альфонсо, еще более вас заслуживает наказания, ибо это он смутил вашу душу искусами власти и гордыни. — Почему-то даже теперь в глазах Мак Ги читалась симпатия к аббату. — Решение его судьбы мы передали светской власти.

— Вот молодцы! — в сердцах прошептал Род. — Теперь осталось только ждать, когда Туан откажется его судить!

— Да ведь Альфонсо пока еще не проснулся, — рассудительно возразил Векс.

— И не проснется никогда, если Бром за ним будет приглядывать.

— Вот только почему-то Мак Ги ни словом не обмолвился о том, что на самом деле Альфонсо — агент футурианцев, переодетый монахом, — отозвался Векс.

— Как — «почему-то»? Да потому, что он мне пообещал никому не говорить об этом.

— Я заслуживаю столь же сурового наказания, — заявил аббат.

Мак Ги медленно поднял голову и обвел взглядом монахов.

— Он сам себя приговорил, — сурово проговорил он и вопросил: — Если кто-то желает выступить в защиту этого человека, пусть скажет об этом теперь же!

Монахи молчали и растерянно переглядывались.

А потом вперед растерянно, робко шагнул Анхо.

Мак Ги удивленно взглянул на него.

— Говори, — сказал он.

— Я Анхо, — представился монах, — брат Хобэна, того самого, что пришел сюда, чтобы стать одним из нас, а на самом деле добывал вести для короля. Когда это выяснилось, его судил аббат и проявил милосердие к нему, хотя Хобэн был повинен в измене ордену. И теперь мы все очень рады, потому что оказалось, что измена Хобэна на самом деле изменой не была. Так разве нельзя проявить милосердие к тому, кто сам был так милосерден?

Мак Ги понимающе кивнул.

— Славно сказано, брат Анхо. — Он обратился к бывшему аббату. — И поэтому я дарую вам жизнь.

Аббат вытаращил глаза. Казалось, его поразил удар грома.

— И даже невзирая на то, что вы оказались не годным для того высокого поста, который занимали, — продолжал Мак Ги, — вы навсегда останетесь притягательным для тех, кто ищет власти и жаждет распространения ереси. Потому мой приговор таков: вы должны впредь жить в полном одиночестве и вести жизнь набожного отшельника. За пределами Грамерая, — сурово добавил он.

Аббат от облегчения и радости чуть было не лишился чувств.