Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Реликвии Смерти

— Нет, не сходится, — ответила она. — Не сходится , Гарри, ты просто замечтался. Пожалуйста, — добавила она, увидев, что он начал отвечать, — пожалуйста, просто ответь на один вопрос. Если Реликвии Смерти действительно существуют и Дамблдор знал о них, если он знал, что человек, владеющий всеми тремя, стал бы повелителем Смерти — Гарри, почему он не рассказал тебе это? Почему?

У него уже был готовый ответ.

— Но ты же сама сказала, Гермиона! Это все необходимо узнать самостоятельно! Это Поиск!

— Но я это сказала, только чтобы попытаться убедить тебя пойти к Лавгудам! — сердито закричала Гермиона. — На самом деле я в это не верю!

Гарри не обратил на ее слова никакого внимания.

— Дамблдор всегда давал мне все узнавать самому. Он разрешал мне испытывать мою силу, рисковать. Похоже, что он вполне мог бы это сделать.

— Гарри, это не игра, это не тренировка! Это настоящее, и Дамблдор оставил тебе очень ясные указания: найти и уничтожить Хоркруксы! Этот символ ничего не значит, забудь про Реликвии Смерти, мы не можем позволить себе уходить в сторону…

Гарри ее едва слушал. Он снова и снова вертел в руке снитч, почти надеясь, что он вдруг откроется, и там окажется Воскрешающий камень, и тогда Гермиона поймет, что был прав, что Реликвии Смерти действительно существуют.

Она воззвала к Рону.

— Ты же не веришь в это, правда?

Гарри взглянул на него. Рон заколебался.

— Нинаю… в смысле… кое–что из этого типа как сходится, — неуклюже забормотал он. — Но если посмотреть на все вместе… — он сделал глубокий вдох. — Я думаю, нам нужно избавляться от Хоркруксов, Гарри. Это то, что Дамблдор велел нам сделать. Возможно… возможно нам надо забыть об этих делах с Реликвиями.

— Спасибо, Рон, — сказала Гермиона. — Я подежурю первой.

И она широким шагом прошла мимо Гарри и уселась у входа в палатку, жестко прекратив обсуждение.

Но Гарри этой ночью почти не спал. Идея Реликвий Смерти захватила его, и он не мог дать себе отдыха, пока беспокойные мысли бурлили у него в голове: волшебная палочка, камень и плащ, если бы он только мог обладать ими всеми…

Открытие при закрытии … но что это за закрытие? Почему он не мог получить камень немедленно? Если бы только у него был камень, он смог бы задать все вопросы Дамблдору лично… и Гарри в темноте шептал снитчу различные слова, пробуя все, даже Змееяз, но золотой мячик упорно не желал открываться…

И палочка, Старшая палочка, где она была спрятана? Где ее сейчас искал Волдеморт? Гарри даже желал, чтобы его шрам вновь загорелся и показал ему мысли Волдеморта, потому что впервые за все время он и Волдеморт объединились в своем желании заполучить одну и ту же вещь… Гермионе, конечно, это бы не понравилось… но с другой стороны, она не верила… Ксенофилиус был прав, в некотором смысле… ограниченная. Консервативная. Узкомыслящая . Правда заключалась в том, что ее пугала идея Реликвий Смерти, особенно Воскрешающего камня… и Гарри вновь прижимался губами к снитчу, целовал его, чуть не проглатывал его, но холодный металл все не поддавался…

Уже почти утром он вспомнил о Луне, одиноко сидящей в камере в Азкабане, окруженной дементорами, и внезапно ему стало стыдно за самого себя. В своих лихорадочных размышлениях о Реликвиях он совсем про нее забыл. Если бы только они смогли ее выручить… но дементоры в таких количествах были абсолютно непобедимы. Кстати, подумав про это, он вспомнил, что еще не пробовал вызвать Патронуса с помощью терновой палочки… утром надо будет попробовать…

Если бы только он мог заполучить волшебную палочку получше…

И желание обрести Старшую палочку, Гробовую палочку, непобедимую, необоримую, вновь поглотило его…

На следующее утро они собрали палатку и двинулись дальше под унылым дождем. Ливень преследовал их до самого побережья, где они натянули палатку на эту ночь, и продолжался всю неделю, орошая мокрые ландшафты, казавшиеся Гарри холодными и унылыми. Он был в состоянии думать исключительно о Реликвиях Смерти. Это было словно пламя, горящее внутри него, и ничто, ни упрямое неверие Гермионы, ни постоянные сомнения Рона — ничто не могло это пламя затушить. И все же, чем сильнее стремление к Реликвиям горело в нем, тем менее радостным он становился. Он винил в этом Рона и Гермиону: их упорное безразличие действовало угнетающе на его настроение в не меньшей степени, чем беспощадный дождь; но ничто не могло поколебать его решительности, остававшейся абсолютной. Вера Гарри и его стремление к Реликвиям поглотили его настолько, что он чувствовал себя изолированным от Рона с Гермионой и от их одержимости Хоркруксами.

— Одержимость? — переспросила Гермиона тихо, но с яростью в голосе как–то вечером, когда Гарри был слишком неосторожен и употребил это слово, после того как Гермиона отчитала его за отсутствие интереса к поиску новых Хоркруксов. — Не мы здесь одержимы, Гарри! Мы пытаемся сделать то, чего Дамблдор хотел от нас!

Но Гарри оставался непрошибаем для завуалированной критики. Дамблдор оставил знак Реликвий для того, чтобы Гермиона его расшифровала, и еще, Гарри по–прежнему был в этом убежден, он оставил Воскрешающий камень, спрятав его в золотом снитче. Ни один из них не может жить, пока жив другой… повелитель Смерти… почему Рон и Гермиона не понимают?

— « Последний же враг истребится — смерть », — спокойно процитировал Гарри.

— Мне казалось, мы предположительно сражаемся против Сам — Знаешь-Кого? — отбрила Гермиона, и Гарри от нее отстал.

Даже загадка серебряной оленухи, на обсуждении которой настаивали Рон с Гермионой, теперь казалась Гарри не столь важной — так, слабоинтересное побочное событие. Единственное, что, помимо Реликвий, имело для него значение — то, что его шрам вновь начал болеть; но он изо всех сил старался скрыть это от своих спутников. Гарри искал одиночества всякий раз, когда это происходило, но то, что он видел, его разочаровывало. Видения, которые он делил с Волдемортом, изменились качественно; они стали размытыми, дерганными, словно то входили в фокус, то выходили из него. Гарри удавалось лишь разобрать неопределенные очертания предмета, похожего на череп, и что–то вроде горы, казавшейся больше тенью, чем материей. Привыкший к образам, четким, как реальность, Гарри был сбит с толку этим изменением. Он опасался, что связь между ним и Волдемортом была повреждена, та самая связь, которую он одновременно боялся и, что бы он ни говорил Гермионе, ценил. Каким–то образом Гарри связал эти неудачные, расплывчатые образы с уничтожением его волшебной палочки, словно это терновая палочка была виновата в том, что он не мог видеть мыслей Волдеморта так же четко, как раньше.