Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол

Он сделал повелительный жест и хрипло расхохотался. После чего сам подошёл и забрал валяющийся здесь же наранов нож и лук. Шепнул:

— Вы уж простите перед лицом Тенгри за мои дерзкие речи. Но традиции и деловой этикет обязывают вести себя подобным образом. Возможно, ваши руки даже останутся при вас.

— А морин-хуур считается за оружие? — обеспокоенно спросил Урувай. — У меня нету ничего, кроме инструмента. Мой лук остался в седле, а я и стрелять из него толком не умею.

— Такие беспечные в степи, — обеспокоенно покачал головой монгол. — Айе! Ладно, вам попались мы. А если бы тигр или волки?.. Сейчас мы пойдём в убежище, и там хорошо поговорим. Ты не будешь надевать на своего зверочеловека уздечку? Разговаривает он разумно, но кто его знает… Нет?.. Ну тогда идёмте. Придётся выколоть вам глаза, чтобы наше убежище оставалось в тайне. Как я уже сказал, оно под землёй, поэтому пригибайте головы…

Видно, только теперь он разглядел лицо Нарана, и запутался в собственном языке. Но теперь, когда гостеприимное приглашение прозвучало, деваться некуда. На какие-то там убийства, насилия и прочие зверства Тенгри, может быть, и закрывает глаза, но нарушение обещанного гостеприимства уж точно терпеть не будет. Вежливость и гостеприимство — вот то, что отличает людей от остальных животных. Вовсе не необходимость носить одежду.

— Ладно, — пробурчал он. — Видно, вам и так неслабо досталось. Можно и просто завязать. Как ты пробрался в шкуру человека, подлый зверь? Ты разговариваешь, вроде бы, разумно. Но эта шкура, на самом деле, весьма потёртая. Это твоя работа?

Наран замотал головой, и разбойник подошёл к нему поближе, разглядывая шрамы. Урувай открыл рот:

— Нет, он…

— Я нашёл этого человека его мёртвым, — быстро сказал Наран, и наступил другу на ногу, чтобы не болтал лишнего. Он припомнил лисью речь, как сорвались с его языка первые слова-тявы, и старался произносить с этим же чувством человеческие слова. — Его выпила Степь. Я сделал его в голове нору, и поселился там. Моё тело склевали вороны. Оно было старым и слабым.

Разбойник заинтересовался. Спросил у Урувая:

— Как он это сделал?

Урувай беспомощно посмотрел на Нарана, и Наран сказал поспешно:

— Всего лишь лизал лицо. Вдохнул свою жизнь. Этот человек почти меня не знает. Мы встретились вчера, толстяк дал мне оружие и научил ездить верхом. Я погиб бы в Больших Пустых Местах, так как эти человечьи конечности такие неудобные!

Разбойник с нескрываемым удовольствием хлопнул в ладоши.

— Это трогательная история. У меня есть дочери. Думаю, им понравится. И куда же вы направлялись?

— В горы, — сказал Наран, и замолк, отчаянно пытаясь придумать продолжение.

— Зачем?

Разбойник повернулся к Уруваю, и Наран поспешно ответил, пока толстяка не разорвало от еле сдерживаемой паники.

— Это Урувай. Он друг шаманов. Говорит, они могут дать мне новую жизнь в теле лисы, или, может, белки, — Наран вошёл во вкус. Белок он ни разу не видел, но слышал рассказы тех стариков, что доходили до края Великой Степи, где в изобилии водились эти зверьки. — Люблю белок. Они такие же рыжие, как моя прежняя шкурка. А сам он направляется туда, чтобы просить помочь своему голодающему аилу справиться с засухой и суровой зимой.

— Как мне величать тебя, лис?

— Того бедолагу, чьём теле я брожу, звали Наран.

— Наран. Твой друг, вроде, не сильно худой.

Монгол смерил взглядом Урувая, накручивая на палец ус, и Наран поспешил исправить положение:

— Нет-нет! Это он в степи отъелся. Вчера. Я благодарил его и помог поймать трёх перепёлок.

Разбойник одобрительно хмыкнул.

— Что же. Вижу, вы хорошая компания. Жаль, вам не повезло наткнуться на нас — единственную и самую жестокую банду во всей Степи. А теперь встаньте-ка на колени.

Наран исполнил приказанное, и мир исчез. Глаз замотали тряпицей, и туго, узлом затянули концы на затылке. С Уруваем, судя по невнятной возне с той стороны и тяжёлым его всхлипам, сделали то же самое.

Костёр тщательно забросали землёй и затоптали. Похоже, людей было не так уж и много, шума, который они производили, хватило бы на полтора взрослых мужчины. Потом их подняли с колен, и под локти повели вниз. Незнакомец заботливо предупреждал:

— Осторожно, кусты.

Или:

— Берегите ноги, сейчас будут гольцы. А, вот мы и почти спустились.

Дорогой он представился сам:

— Зовите меня просто — Атаман. Настоящее моё имя покрыто мраком забвения.

Наран спросил:

— Что это значит?

— Это иностранное слово, — строго сказал мужчина. — Думаю, перед тем, как жестоко вас ограбить, я отвечу на все ваши вопросы.

Наран обнаружил, что вовсе не обязательно видеть, чтобы не спотыкаться на каждом шагу. Прочие чувства обострились, и ноздри с ушами исправно доносили, в какую сторону их ведут. Наверное, за это стоило благодарить лиса, и юноша, после недолгого колебания, мысленно перед ним извинился и потрепал по загривку.

Тропа клубком раскручивалась у них под ногами. Сбегала с камня на камень до самого подножия холма, и Наран понял, что лошади исчезли.

Атаман рассказывал:

— Мы известные путешественники. Многие из нас побывали за горами, гуляли по берегу моря в обе стороны. Были у кхитайцев, и на западе — у урусов. И там и там есть традиции разбойников, и мы решили принести эту почётную работу в степи. У кхитайцев разбойники плавают на лодках, у урусов добывают себе пропитание на дорогах. Атаман — значит, вожак разбойников, а кто здесь вожак, как не я? Пригибайте головы. Это и есть мой шатёр, а прямо у вас над головой — его полог.

Наран забеспокоился. Пахло землёй, почти до земли свешивались корни иплети плюща, которые обняли их за плечи своими иссохшими конечностями. Проводник молча толкнул их вперёд, и вошёл следом.

По всему выходило, путь их лежал в ноздрю Йер-Су. Хорошо бы, она не вздумала чихать.

Вот здесь на них набросилась, хлопая чёрными крыльями, настоящая темнота, ощущаемая даже через повязки, даже по запаху и на слух — шаги стали раскатистыми и гулкими, а уши будто бы закрыли ладонями. Когда прошли через горло пещеры и коридор сделал один залихватский поворот, она сразу же рассеялась.

Наран почувствовал, что его больше никто не держит. Сорвал повязку, обернулся, но увидел только заходящего следом и праздно размахивающего двумя луками Атамана. Наранов он тут же отшвырнул к стенке, туда же отправил, сняв с плеча, колчан, а стрелы заботливо переправил в свой. Теперь, когда Наран рассматривал разбойника вблизи, у него обнаружился животик, а плечи, некогда могучие, под тяжестью испытаний, а может, напротив, от осёдлой жизни, опустились, и обросли одряхлелой, обвислой кожей. Пояс на халате повязан как попало, массивные ножны с изогнутым мечом-ятаганом болтались на бедре, так, словно это не оружие, а ложка к обеду. Наран ни разу не встречал такого оружия у степняков. Должно быть, разбойник добыл это оружие в одном из походов в пустыни. Эта же пустыня, должно быть, выжгла у него на макушке массивную проплешину, повыдергав с корнем все волосы.