Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

— Пусть будет так, как того желает властитель провинции Цинн, — согласно прошептал Ален, прикрывая глаза, и рука его в томлении потянулась к чаше с кровью. Уже когда ему подвинули этот нектар, он бился в истоме, и, отпивая чай с кровью, и вкусив алеющую капель, он резко поставил чашу на стол, отчего она надтреснулась по бокам. Ален прикоснулся кончиком пальца к языку, смакуя кровь, и через нее услышал разговоры и шепоты теней, открывающих перед глазами цепочку памяти и снов человека; видел события, свидетелем которых не должен был стать, и увиденное в обрывочных воспоминаниях, мелькнувших перед глазами пугало его. Он словно видел море, потемневшее от горя, небеса, озарившееся пламенем преисподней и жестокость, и будущие воплощения видений страшили его. Он окунался с головой в океан эфира, полных чувств и запахов, и монотонных звуков, и непонятная жажда охватила его, незнакомая, но просачивающаяся в каждую жилу.

— Что-то не так? — поинтересовался дворянин, пропуская сквозь металлические острия шелковые локоны Мэй Ли, зачарованно наблюдая как они скользят между лезвиями, словно мягкие перекаты жемчужной воды.

Ален сделал над собой усилие, делая еле заметный вдох и приводя ускоренное сердцебиение в нормальный ритм, прислушиваясь к резному своду темной листвы, реющей на мягком ветру над головой. Так было всегда, когда его посещали видения, но не так часто он сталкивался со столь темными гранями прошлого, они были горячи, как пламя солнца и черный огонь преисподней, восстающей до самых небес, свирепы как стая волков и остры как опаленный кинжал. Он видел водную гладь, на которой цвели безупречные белые цветы лотоса, настолько прекрасны были их бутоны, что их можно было сравнить лишь с алмазами, но на лепестки стекала кровь с раскрывшейся волчьей пасти, хриплое дыхание создания с темно-серой шкурой было жестким и рваным, как после длительного бега от охотничьих пуль. И с каждой новой каплей крови цветок лотоса оборачивался в контрастную анемону, растекаясь вдоль быстрого и хладного ручья.

— Нет, — солгал он, сбрасывая с себя удушливое наваждение, так огонь разрывает тьму, которой нет конца и края. Он не показал, сколь много страха увидел в потусторонней душе, и Ален посмотрел на мужчину, что проводил острую линию по дрожащим губам женщины, а она смотрела на него глазами жертвы, загнанной в тупик. И он в их темной глубине разглядел свое отражение. Но он не желал видеть эти глаза, от которых немели небеса и стыли пучины облаков в час красного заката. — Все в порядке, — сказал юноша в более уверенной манере, резко поднимаясь из-за стола.

— Мэй Ли, — обратился он к девушке, не глядя на нее, — своими именем и кровной клятвой, предназначенной тебе судьбы, и свободной волею своей, я отпускаю власть жизни твоей и возлагая на руки человека сидящего с тобой. С этими словами он повернулся к властителю провинции Цинн, смиряя его холодно-равнодушным взглядом, не замечая как девушка, закрыв глаза, покачнулась, вцепившись тощими пальцами в подол своих юбок, чувствуя, как низ живота наливается свинцом. Дыхание ее стало жестким и поверхностным, словно ей только что в горло всадили зазубренный меч, а пульс стал слабым и прерывистым, еще миг, и сознание ее упорхнет в заоблачные выси безмятежного покоя вечности. Господин разрушил пятнадцатилетнюю службу с такой легкостью, и не повел даже бровью, а из нее будто вырвали саму душу.

— Вам будет этого достаточно или же я могу Вам любезно оказать свои услуги? — вздыхая, спросил он, и вновь его спокойствие, умиротворенность поразили мужчину. Он недоверчиво усмехнулся, и неестественная его характеру улыбка рассекла суровые, но мужественные черты. Не смея так и разгадать истинную сущность Алена Вэя, он так же поднялся, сцепляя руки за спиной. — Я понимаю, как высока моя расплата перед Вами, и с превеликим удовольствием отдам Вам все, в чем не буду нуждаться сам, — уверял его Ален, произнося слова неспешно и четко.

Темноволосый человек вежливо кивнул, опуская свой взор вниз на девушку, и непривычные для него слова обожгли язык:

— Поднимайся.

Первое движение стоило ей немалых усилий, она оперлась ладонями на колени, потом сжала руки в кулаки, желая впиться ногтями в кожу и почувствовать боль, чтобы заставить себя двигаться. К горлу подступала словесная чернь, когда она подчинилась приказу человека, голос которого не желала признавать, не хотела слышать. И остроконечная боль впивалась опаленными иглами в виски, когда она в безнадежном жесте попыталась соединить ровно руки перед поклоном, но горе, принявшее ее в свои объятия, не дало возможности даже как следует поприветствовать своего нового хозяина, и она понуро опустила плечи, ожидая удара по лицу его длинными когтями. Но удара не последовало. Он и вовсе не обратил на это внимание, а для нее будто бледно-золотая заря сгущалась за туманами.

— Я позабочусь об этой девушке. Но твой долг я не простил. Он остается висеть на твоих плечах, и останется даже после твоей смерти.

Ален в непонимании нахмурил брови:

— Чего ты хочешь?

— Чтобы ты покаялся, — и голос его растворялся в тепле света, — и молил о прощении за содеянное, отступился от тех деяний, что творит Красная Госпожа. Ведь создавая в себе ее иллюзорный образ, ты лишь прославляешь ее, как пустынники, живущие в шатрах белых долин Османской Империи и поклоняющихся своим черным тотемам. Ты не больше чем богохульник.

— Покаялся? — изумленно переспросил Ален, не поднимая глаз, словно ослышался, складывая руки на груди и утомленно припадая плечом к кованым вратам. Пальцы рук его слегка пробивала дрожь, когда он вспоминал об истязаниях и криках, коими его одаряла ненавистная женщина. — Мне смешны Ваши желания, ведь эпоха богов клонится к закату. Пожелайте чего-то более существенного, нежели моего раскаяния. Попросите золота за жизни, которые я отнял или смерти врагам своим. И почему не требуете Вы раскаяния от Су Бей Дзян? Ее за грехи, как я погляжу, Вы покарать не хотите.

— Если ты действительно избран судьбой, значит, ты достоин занять один из белоснежных престолов на небесах. Но пока я не вижу в тебе достойного.

— А Ваше признание мне нужно, — процедил он, зрачки его вытянулись и стали щелевидными, как у зверя. Ален распрямил плечи, и с золотой вышивки на роскошном хаори восходили смольные тени, счастливо пробуждаясь от затянувшегося сна. Скользкие черные фигуры поднимались выше по его телу, обрамляя и обнимая туловище, и одно из существ уселось ему на плечо, обтягивая длинным хвостом с острыми шипами атласистую шею. Змеиная голова выскользнула из-под эфирного сгустка мрака, открывая рубиновые глаза, и агатовые языки дымки, сходящей с его рваных крыльев, превращались в толстых гадюк с обсидиановой кожей, низвергающихся на землю водянистым черным потоком, и там где проползали их тела, оставался прожженные следы, как от кислоты. И с черных пятен, проведенных по стеклянным половицам, поднимались руки, хватающихся за стекло, словно за борта, и мутные воды принимали на свет искаженные и неясные лики. Тела исполинов были чистым смогом, кровь их была сжигающим пламенем, а из плоти выковывали они величайшие орудия смерти.