Мэгги Лерман - Цена всех вещей

— Ничего подобного, — возмутилась Ари. — Мина, а ты вернулась окончательно или только на лето?

Мина откинулась на стуле, поудобнее устраиваясь на сиденье.

— В мае этого года я закончила первый курс Мичиганского университета. По-хорошему, это мог бы быть и второй курс, но химия снизила мои баллы на вступительных экзаменах.

— Так же, как и кругосветное путешествие, — заметила я, однако все поняли мою фразу в прямом смысле. Мина, которая должна была заметить подтекст, лишь улыбнулась.

— Я и не ожидала, что у меня там будет расписание уроков, — сказала она, в миллионный раз коверкая смысл моей фразы.

А смысл вот в чем: не только рак может отдалить от тебя людей. Иногда это просто чертова Индия. Мине стало лучше, и она тут же меня бросила, больше тут не о чем говорить.

— Кто звонил в дверь? — спросила Мина.

— Кэл.

На лице Дианы не дрогнул ни один мускул.

— Ты все еще с ним встречаешься?

— Ты встречалась с Кэлом Уотерсом? — спросила Мина.

— Нет — я хочу сказать, да, возможно, мы и встречались, но теперь уже все.

— О мой бог, Кейтелин, не могу поверить, что ты мне ничего не сказала.

— Нечего и рассказывать. — Кроме того, что я целовалась с его братом, прости, Диана.

— И чего он хотел? Ты же не бросила его прямо сейчас, так ведь? — спросила Мина.

— Нет, конечно, нет. — Все уставились на меня, ожидая услышать подробности. Но как я могла объяснить, что он заболел и нуждался в том, чтобы меня увидеть, сам не зная почему. — Он… он сказал, что Маркос пытался его избить.

— Что? Почему? — воскликнула Ари. Диана выглядела так, Словно ей хотелось выпасть из гамака и тут же провалиться под землю.

— Он сказал, Маркос хандрит. Возможно… возможно, он скучает по Ди. Это было бы неплохо, верно? То, что его это мучает, верно?

Лицо Дианы дрогнуло, и она уткнулась в складки гамака.

— Кэл приходил сказать, что Маркос скучает по Диане? — спросила Ари.

— Ну… — Я понимала, что это не имеет никакого значения, но ничего другого придумать не могла. — Эй, послушайте, вы все придете на мой день рождения?

— Ну молодец, Кей, — заявила Ари.

— Что?

— Твоя тактичность не знает границ. — Ари указала на Диану, которая беззвучно рыдала. На мгновение я почувствовала себя ужасно, какой-то ошибкой природы, но потом вспомнила о заклинании и о том, как оно работает: меня не должно было волновать, хорошо я себя веду или плохо. Мне стало лучше.

— Я абсолютно точно приду к тебе на день рождения, — сказала Мина.

Я округлила глаза:

— А тебя разве приглашали?

— Естественно, — ответила Мина. — Ты же сказала «вы все». А я часть этих «всех».

— Да, — ухмыльнувшись, заметила Ари. — Она такая же «вы все», как и я.

Я сделала глубокий вдох. День рождения всегда был исключительно наш день, мой и Мины. Мы ели торт и делали друг другу макияж. Она могла придумать какую-нибудь историю, чтобы меня рассмешить, и читать ее на разные голоса. Даже если была очень больна. Даже когда она вручила мне целых четыре истории, наказав, что, если в следующем году ее уже не будет рядом, я должна буду читать по одной истории в год, представляя, как она озвучивает героев. Да еще извинялась, что ей не хватило сил написать больше. А потом мы плакали и засыпали вместе в ее кровати.

Если бы она написала мне историю в этом году — чего она не делала уже давно и вряд ли бы стала, — я бы закричала и убежала прочь.

И не важно, что Мина выбила себе приглашение на праздничный обед. Не важно, что Мина связалась с Ари и Дианой, потому что она обязательно должна была уйти — Мина всегда так поступала. Не важно, что Кэл немного сошел с ума и я целовалась с Дианиным парнем, а потом лгала ей и довела до слез. Не важно, что я больше не могла ходить в госпитали и на ярмарки. Ничего из этого не имело значения.

Заклинание работало, а все остальное не важно.

Я единственный из братьев, у кого не осталось воспоминаний об отце. Никаких. Ни единого туманного образа из серии, будто кто-то сажает меня на гигантские плечи, и прочих типичных киношных стереотипов. Мне было два с половиной, когда отца скосил сердечный приступ. Кэлу шесть, Деву восемь, Брайану десять.

Я не нуждался в жалости, рыданиях и групповых обнимашках по этому поводу. Это просто факт: я самый младший. И у меня никогда не было отца.

Тоска по отцу, которого я никогда не знал, меня вовсе не мучила. Скорее, он казался мне хорошим парнем, с которым было бы здорово вместе, но и без него мне тоже было неплохо. Единственное, что меня беспокоило, так это то, что остальные — Брайан, Дев и Кэл — вели себя так, будто являлись членами привилегированного клуба. Клуба под названием «А вот когда папа…» Выглядело это примерно так:

— А помнишь, как папа заставлял нас целую неделю подряд готовить по вечерам горячие сосиски?

Или:

— А помнишь, как папа построил на заднем дворе домик на дереве?

Даже Кэл, которому на момент смерти отца исполнилось всего шесть, помнил Рождество, на которое каждому достался набор «Лего» и мы все вместе поехали в Леголэнд. Братья делились друг с другом воспоминаниями, перебрасывались ими туда-сюда, помогая вспомнить каждому то, что было подзабыто. Но я был не в состоянии помочь им в этом. Да, в некоторых историях я принимал участие, но в тот момент я либо спал у мамы на коленях, либо орал дурным голосом на заднем дворе.

Создавалось ощущение, что мы принадлежим к двум разным семьям: они трое к одной (с двумя родителями), а я к другой (где всегда был лишь один из родителей).

И гораздо больше, чем вспомнить отца, мне хотелось войти в ту другую семью, где было двое родителей. Я хотел этого всем сердцем. Я смотрел на них и пытался стать таким, как они, снова и снова. Одним из братьев Уотерсов.

И вполне преуспел в этом. Самоуверенный, веселый, флиртующий, но всегда несерьезный. Учащийся на твердую четверку, и иногда на тройки. Занимающийся спортом, командный игрок. Никогда не показывающий злость, или грусть, или равнодушие, или восторг. Всегда крутой. Они могли называть меня притворщиком и поливать за это грязью, но никто не посмел бы заявить, что я выбиваюсь из коллектива.

Единственной странной вещью — хотя, возможно, если хорошенько подумать, это было не так уж и странно — являлось то, что я не думал об отце целое лето. Мои мысли были слишком заняты борьбой с призраком горя и смерти, чтобы на отца оставалась хотя бы пара минут. Это была моя самая значительная потеря, но, как я уже говорил, человеку нечего терять, если он все равно ничего не помнит.

После того как я узнал, что Ари стерла Уина из памяти, я начал задумываться о маленьком малыше у меня в голове, который едва мог самостоятельно есть и какать и которого смерть одного человека обрекла на полное одиночество. Ари была как я в младенчестве, лепечущая и забывчивая. Она была не в состоянии вспомнить человека, который когда-то был для нее всем, так же, как я не мог вспомнить отца.