Ольга Николаева - Я иду искать

— Что — я? — повторил Сергей. — Хочешь знать, был ли я объектом? Да, был. Как ты сказал, Макс? Пир во время чумы?

— Да… наверное, не зря это у меня вырвалось.

— Именно во время чумы. Я представляю, Макс, о чём ты подумал. Наш гость явился из тех чумных времён. На меня пытались открыть охоту во время эпидемии. Но я не вижу здесь связи. И не понимаю, что могло вырвать его душу из небытия. Что случилось тогда — настолько сильное, что не умерло вместе с ним, и что движет им до сих пор!

— Люди иногда испытывают чувства, которые оказываются сильнее их самих. Как правило, самое сильное из них — ненависть.

— Настолько сильная? — Сергей взглянул на Максима почти растерянно.

— Я только предположил.

Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Молча. Но невысказанные слова ясно читались в их взглядах. Наконец Сергей покачал головой.

— Нет, Макс. Я знаю, что ты не мог бы оказаться среди тех людей. Тот, кто способен на поединок, не способен стать палачом.

Вадим со звуком подвинул стул, на котором сидел, и оба одновременно повернулись в его сторону.

— Вы сказали, что… вас… — Вадим испытывал мучительное чувство, будто что-то скребло его изнутри — то ли догадка, не способная оформиться во что-то конкретное, то ли ускользающее воспоминание. — Вас когда-то пытались…

— Да. Во время эпидемии чумы со мной пытались сделать то, что, наверняка, известно тебе по сказкам и фильмам. Мне забили в сердце осиновый кол. — Сергей машинальным жестом потёр грудь в том самом месте, где задубевшая от засохшей крови рубашка была разорвана сразу несколькими пулями.

— Но… это ведь бесполезно?

— Знаешь, мне кажется, что все эти способы борьбы с нечистью, вроде осинового кола, забивания в рот чеснока и отрубания головы с последующим укладыванием её между ног — попросту отражение тёмной стороны человеческой натуры. Подобная борьба с вампиром — это шанс для человека дать волю своей тяге к жестокости и остаться чистым в собственных глазах и в глазах других, не заслужить ни осуждения, ни наказания.

— Наверное, я бы прислушался к вашим словам, — тихо проговорил Вадим. — Прислушался бы… Если бы не видел того, что произошло на шоссе.

Все замолчали. Казалось, что тишина камнем ложится на душу, делая усталость просто неподъёмной.

Максим решительно встал.

— Нам с Вадимом нужно сходить куда-нибудь поесть. А то я уже не помню, когда последний раз ел, то ли вчера, то ли позавчера. С Вадимом, я думаю, то же самое.

— Хорошо, — обронил Сергей. — Я тоже пойду. Здесь встретимся.

— Ты-то куда?

— А тебе не кажется, что мне нужно переодеться? Простреленная, вся в крови, одежда — это, знаешь ли, на любителя, большинство может не оценить.

— Понял, извини.

— Макс, правда. Я ухожу только за этим.

Максим с Вадимом сидели в столовой, какие сохранились, наверное, только в городках вроде Волхова, одновременно ужасающей своим санитарным состоянием и навевающей ностальгию по доперестроечным временам. В наличии имелись и растворимый кофе в огромном чане, и липкая клеёнка на столах, и плохо вымытая посуда с отколотыми краями.

Подождав, пока хмурая уборщица, повозив между расставленными на столе тарелками скользкой серой тряпкой, отойдёт, Максим немного нервным движением поправил на спине короткую куртку, едва скрывавшую заткнутый за ремень джинсов пистолет, и принялся за еду. Вадим некоторое время просто смотрел на него, вспоминая, каким показался ему Максим в тот день, когда он впервые пришёл к нему на приём, и пытаясь соотнести тот образ с человеком, которого он видел перед собой сейчас. Получалось плохо.

— Не понимаю, как ты можешь спокойно есть.

— Если меня будет мутить от голода, никому от этого лучше не станет.

— А больше тебя ни от чего не мутит?

— Вадим, не думай, что я не могу этого понять, но…

— Понять! Какое мне дело, что ты можешь понять, если я забыть это не могу! Ты же… блин! Ты же психолог, вот и помоги! Не можешь? Значит, хреновый ты психолог!

— Может, и хреновый. — Максим спокойно кивнул. — Но если ты сам не хочешь с собой справиться, то можно попробовать одну простую вещь, которая тебе точно поможет.

— Ты серьёзно?

— Да. Ты же сам просишь.

— И что?

— Ничего особенного. Я отдам тебе пистолет, и когда на нас снова нападут, отстреливаться будешь ты. Клянусь, все твои проблемы как ветром сдует!

— Издеваешься?

— Почему? По-твоему, я лучше гожусь для грязной работы вышибать кому-нибудь мозги? Вадим, подумай лучше вот над чем. Этот гость с того света нуждается в тебе, ты для него — единственное связующее звено с миром живых. Я искренне хочу уничтожить его, спастись и спасти тебя. Честное слово! Но если ты будешь создавать проблемы нам, а не ему, я сам тебя пристрелю, и даже с Сергеем советоваться не стану, потому что он, скорее всего, будет против.

Вадим почувствовал себя сбитым с толку. Это была явно дурацкая шутка, просто желание Максима дать ему понять, чтобы он отвязался, но уж больно будничным тоном было это сказано, слишком серьёзным был взгляд серых глаз, к которым сейчас как нельзя лучше подходил эпитет «стальные». Вадиму пришло в голову, что он ведь ничего толком не знает об этом человеке, кроме того, что для него привычны вещи, находящиеся за пределом нормы и разума, и что он водит дружбу с существом, пьющим человеческую кровь. И, что самое страшное, это единственный человек, который понимает, что происходит с Вадимом, и, кажется, способный помочь.

Вадим сидел, глядя перед собой невидящим взглядом, когда Максим осторожно коснулся его руки.

— Вадим? Прости меня. Наверное, ты прав, и я хреновый психолог. Только если ты не сможешь справиться сейчас с тем, что тебя мучает, то мы сдохнем оба. Причём такой смертью, что…

Юноша поднял на него совершенно измученные глаза и кивнул. Максим сейчас не выглядел ни жестоким, ни опасным, скорее — просто усталым. Вадим снова кивнул.

— И ты меня прости. Я постараюсь быть… спокойным.

И он почти механически принялся за еду.

Они вышли на улицу и остановились. Максим присел на крошащийся бетон высокого крыльца и закурил, подставив лицо весеннему солнцу. Вадим стоял рядом, прислонившись к стене, и, пользуясь тем, что Максим не обращает на него внимания, рассматривал его. Лицо из тех, которые ничем не характеризуют своего владельца, не отражают никаких черт его натуры. Худое, с довольно правильными чертами… и всё. Даже возраст толком не угадать. Вадим мысленно усмехнулся — лицо, идеальное и для психолога, и для преступника, способное скрыть что угодно и показать то, что нужно его владельцу. Или Вадим просто слишком пристрастен и его выводы отражают сумятицу в его же мозгах? Он подумал о том, что даже не заметил, в какой момент начал обращаться к Максиму на «ты», и что никогда не смог бы сказать «ты» Сергею, словно обращение «вы» пролагало между ними что-то вроде защищающей Вадима границы.