Ольга Григорьева - Стая

Остюг перегнулся через стол, принял от Кьетви рог, одним махом опрокинул в рот, закашлялся. Наливаясь краснотой, вытер рукавом губы. Над его верхней губой уже пробивался едва заметный пушок, пиво осело на ней белой пеной. Он не заметил спрятавшуюся в тени Гюду. Прокашлявшись, смущенно улыбнулся Бьерну, лавируя меж веселящимися людьми, пробрался на свое место.

Черный конунг потребовал песню. Взобравшись на перевернутую скамью, Тортлав затянул длинную путаную вису [189]о победах могучего сына Асы и о красоте и мудрости его будущей жены Рагнхильд. В такт словам урмане притоптывали, хлопали в ладоши. Виса нравилась.

– В усадьбе Хаки я видел твою женщину, – вдруг, в перерыве между кенингами [190], сказал Бьерну узколицый Кьетви. – Она осталась с Берсерком. А Харек даже говорил с ней…

Тортлав заорал что-то о вещих снах красавицы Рагнхильд и ее будущем огромном и знаменитом потомстве. Его голос заглушил разговор.

– Сказал о тебе… Осталась… умереть… хвити… Финн сказал… – расслышала Гюда обрывки фраз Харека. И отшатнулась от взметнувшегося со скамьи Бьерна, от его темного лица, от взгляда, прошедшего сквозь нее, стремящегося туда, в мертвую усадьбу Хаки Берсерка, к белокожей и темноволосой хвити…

Бьерн уже был возле двери, когда Гюда рванулась за ним следом, понимая – его нельзя отпускать, Пока он еще не ушел – ничего не случилось, она может удержать его, напомнить об обещании, которое он дал Избору. Она может потребовать, чтоб Бьерн остался с ней и забыл о хвити…

Чья-то костлявая рука поймала сзади край ее рукава, удержала. Оглянувшись, княжна увидела Финна. Старик упрямо цеплялся за ее руку.

– Не надо, – он кивком указал на захлопнувшуюся за Бьерном дверь. – Он вернул тебе свободу, а весной, когда сойдет лед, вернет дом и брата. Позволь же нынче ему вернуть свою женщину. Она отправила тебя к нему, проявив большую щедрость. Неужели тебе не стыдно быть жаднее маленькой бездомной хвити, дочь князя?

Стыдно? Гюда давно не слышала этого слова. Она забыла, что такое стыд. У рабов нет стыда. Но у дочери князя…

– Что ты говоришь, старик? Что за глупые мысли бродят в твоей голове? Может, ты решил, что я хочу удержать Бьерна? Может, ты подумал, что простой ярл достоин меня, дочери князя? – стискивая ладони в кулаки и едва сдерживая готовые подступить к глазам слезы, надменно вымолвила княжна. Вырвала рукав из цепких пальцев лекаря, отвернулась, прошептала, едва слышно, стараясь уверить саму себя: – Он лишь слуга для меня. Пусть идет…

Вьюга оплетала Айшу ледяным полотном, притка не ощущала онемевшего тела, в тугом коконе холода она не могла шевелиться. Зато она отчетливо видела перед собой того бога, который – она знала это – когда-нибудь непременно придет к людям и прогонит старых, жестоких богов…

У ее бога было худое светлое лицо, мягкие вьющиеся волосы и короткая бородка. Он был молод, но его большие голубые глаза таили в себе великую скорбь…

– Айша, – услышала она его ласковый голос, глубокий и теплый.

Она хотела открыть глаза, но веки не слушались ее. Однако Айша и так видела своего нового бога. Он обнял ее, нежно, будто маленького ребенка, и она растворилась в его объятии.

– Ты будешь жить… – сказал он. А потом отступил, исчез, пропустив к ней кого-то более настырного, И его руки стали другими – вцепились Айше в плечи, затрясли, принялись тереть лицо, больно сдирая обмороженную кожу:

– Слышишь меня?!

Ей было очень больно улыбаться. Губы кособочились, неприятно растягивая щеки. Зато слипшиеся ресницы, хоть и неохотно, поддались ее усилиям, приоткрылись.

В мутной пелене над Айшей закачалось знакомое лицо, проявилось из тумана и вьюги. На бритом лбу и темных, заплетенных в косицы волосах оседали снежинки…

Бьерн снял шубу и теперь старательно запихивал в нее Айшу, как барсук заталкивает крупную добычу в свою нору. Снег таял на его плечах, тонкая ткань рубашки прилипала к коже.

– Не бойся, – у нее почти пропал голос, остался один сип. – Теперь я не умру… Я больше не хвити…

Ей хотелось прижаться к Бьерну, обвить руками его шею, прильнуть к нему и уснуть, чувствуя, как в ее омертвевшее тело медленно втекает новая жизнь, подаренная ей новым богом…

Айша неуклюже выпростала из-под полушубка замерзшие руки, кое-как обхватила шею Бьерна, намертво сцепила пальцы.

– Не бойся… – закрывая глаза, упрямо повторила она. – Не бойся.

Одно из старославянских названий города Ладоги.

Священное место, место поклонения богам у древних славян.

Считалось, что истинное имя человека обладает огромной силой и узнавший его сможет очень сильно навредить владельцу имени. Поэтому обычно славяне имели два, а то и больше имен. Одно имя было родовым, тайным, его гнал только владелец. Другое – общинным, известным всем.

Небольшое село у древних славян.

Обувь. Здесь автор допускает вольность в названии меховой обуви.

Крогоруши, лембои, кромешкики – по старинным поверьям так называются помощники колдунов.

Ярл – скандинавский вельможа. Свободный или морской ярл – это вельможа, не имеющий во владении земли и добывающий себе средства путем грабежей и разбоя во время походов.

Скандинавская дружина.

Ровная поляна, часто подвергающаяся затоплению.

Вампир, мертвец, встающий из могилы и питающийся чужой кровью.

Князь Ладоги, реальный персонаж (Карамзин. «Предания веков»).

Находники – те, кто нападает, приходит, грабит я уходит.

В славянской мифологии Белая женщина – предвестница скорой смерти. Так же славяне полагали, что смерть постоянно сопровождает человека в течение всей его жизни, находясь за его левым плечом.

Старое славянское название воинов.

Узкие глубокие морские заливы с высокими и крутыми скалистыми берегами.

Король в древних скандинавских странах. В силу большой раздробленности, вVIII —IX вв. конунгов в Норвегии было очень много.

Норманны (славянское)

Апрель.

Май.

В славянской мифологии 6 мая считался временем хозяина зверей, лесного хозяина, лешего. В первые дни мая (с 6 по 9 мая) пастухи приносили жертвы лесному хозяину, чтоб тот хорошо откосился к скоту, а охотники не выходили на промысел.

Богиня смерти и холода у славян.