Наталья Резанова - Рассказчица историй

Он ответил мне длинной фразой на неизвестном языке. Я приняла ее за ругательство, потому что в ней несколько раз повторялось слово, напоминавшее финикийское «атлот» — «мрак, тьма», правда, в его про изношении это больше походило на «атлат». Но, видимо, фраза содержала в себе еще какой-то смысл.

— Так я и думал, — сказал он. — Грязные дикари, даже не слыхавшие имени страны Солнца. Бродяги и мародеры, рабы женщин, достойные союзники… (снова непонятное слово).

— Ты, лысый, полегче! — Келей вытащил нож. — Нас рабами женщин ругает, а у самого морда, как у евнуха! Дай-ка я проверю, может, ты и в самом деле евнух?

Я не поняла, что Келей имеет в виду.

— А если нет, то это можно исправить…

Митилена бросила на Келея одобрительный взгляд — первый раз на моей памяти.

Я по- прежнему не понимала, что здесь замышляется, но мне это не понравилось.

— Стой! — я сделала запрещающий жест. Хотя бы потому, что пленник не боялся пыток. Похоже, он их от нас просто ждал. — Земля Солнца, ты сказал?

Он кивнул.

Земля Солнца… Атлат… Что-то очень старое и очень страшное слышалось в этих словах… Мутные обрывки преданий, слышанных в Темискире, во Фракии, в Трое… Земля, жители которой настолько извратили Путь, что Богиня не захотела терпеть самое ее существование. В чем заключалось это зло, так никто и не сумел объяснить мне внятно, но только земля Солнца ушла на дно моря.

— Я думала, вас уже не осталось.

Дикари они и есть дикари! Земля Солнна ушла в тень, но народ Солнца жив и по-прежнему в славе.

— И владеет этой страной? — уточнила я.

— Ты решила, что запутала меня своими вопросами, и я начну выдавать тайны своей страны? Нет ничего глупее бабьей хитрости и пошлее ее! А чтобы ты не обольщалась насчет моего страха перед вами, я назову тебе свое имя. Я — высокородный Аглибол, и это — последнее, что ты от меня узнала. Больше я ничего не скажу. Если хочешь, можешь пытать меня, и пусть твои рабы посмотрят, как умирают герои!

Вот тоже дурацкое слово. Не знала я, что оно проникло в критский язык. Я слышала его от ахейцев, и только такие невежественные люди, как они, могут употреблять его, не понимая смысла. Ведь это слово, в сущности, означает «избранник Богини». А как мужчина может быть избран Богиней?

— Мирина, этот лысый просто умоляет о пытке, — заметил Келей. — Может, исполним просьбу убогого?

— Придется ему обмануться в ожиданиях. Так… Проводить его на корабль. Накормить и содержать там под надежной охраной. Прочим — отдыхать. Да… Келей! Этот человек может нам пригодиться. И я не хочу, чтобы в темноте он случайно напоролся на нож.

Он посмотрел на меня несколько дольше, чем полагалось бы, затем ушел на «Змею». Туда же увели пленника.

Остальные разошлись, зато вернулась Хтония, и это было хорошо, потому что я соби ралась обсудить с ней несколько срочных дел. После этого я велела ей также отдыхать, тем более что она заслужила сегодня отдых, как никто. А потом, как всегда, отправилась в обход.

Уже совсем стемнело, ночь, как и вчера, наступила удивительно быстро. Вторая ночь на Земле Жары.

Я еще не знала, сколько лет мне предстоит здесь провести, и никаких предчувствий у меня не было. Я думала о своих людях.

Многие из них уже спали — слишком устали, и, вдобавок, впервые за долгое время поели досыта. Правда, Мегакло и ее команда следили, чтобы не обжирались, иначе не избежать болезней. Из-за этой усталости не было обычных песен и состязаний у костров, но лагерь жил своей жизнью. Те, кого еще не сморил сон, обсуждали сегодняшние события, хвастались собственной храбростью, жаловались на раны (все это, разумеется, относится к самофракийцам), кто-то храпел и стонал во сне. Слышались стоны и другого рода. Кое-кто уже занимался любовью под покровом ночи, ибо на иных сражения действуют крепче вина и сильней конской травы.

Перекликались часовые. Где-то вдали выли и тявкали волки, привлеченные запахом мяса. Я уже видела их днем, они не напоминали наших волков, их и волками-то с трудом можно было назвать, а из лагеря им отвечали рычанием наши псы.

Я подняла голову. Луна была огромна. Я подумала: не зря говорят, что Богиня пришла из этой земли. Оба ее лица — и дневное, и ночное, здесь таковы, как нигде…

Я должна получить больше знаний! Мы уже не в открытом море. Я не могу строить дальнейшие действия вслепую!

Растянувшись на прибрежных камнях, я уснула, не вспомнив, что так и не ела в тот день.

Утро началось с того, что вернулся Диокл. На рассвете его заметили часовые и подняли шум, так что к тому времени, как «Гриф» подгреб к берегу, весь лагерь проснулся.

Я, зевая, села на камень.

Диокл спрыгнул в воду и поплюхал к берегу, за ним — несколько человек из команды. На берегу их окружили другие самофракийцы — мужчины и женщины. Никто из амазонок даже не приблизился.

Я заметила, что, хотя Диокла осыпали бранью на всех употребляемых в моем войске языках, никто не сделал попытки ударить его или подтащить ко мне силой.

Оказавшись прямо передо мной, он остановился. Поза его была не слишком удобна — глядеть мне в глаза он избегал, а так как я сидела, а он стоял, то он рисковал свернуть себе шею.

— Ну? — спросила я.

Он с шумом втянул в себя воздух. Потом выдавил главное, что, очевидно, приберегал напоследок, но решил, чтобы не мучаться, высказать сразу.

— Я… я испугался.

— Дальше.

— Ну… я не понимал, что там, на берегу, и приказал уходить в море. Потом наступила ночь…

— А потом?

— Потом мне стало стыдно, — почти беззвучно ответил он. И, наконец, посмотрел на меня.

Я дотронулась до лунного полумесяца на шее.

— Ладно. Из-за того, что ты вчера сбежал, обстоятельства никак не изменились. Поэтому на сей раз я тебя прощаю. Но если что — пеняй на себя. Все! Судилище окончено.

После того я велела Мегакло, чтобы ее команда принималась кашеварить.

Люди стали разбредаться к кострам и котлам. Я и сама съела кусок вчерашнего холодного мяса. Дожевывая на ходу, вернулась на берег. И, не успев сосредоточиться, тут же услышала:

— Почему ты простила его?

Рядом со мной стояла Митилена. Я пожала плечами.

— Ты же слышала. Его бегство никак не повлияло на ход событий. Команды кораблей не принимали участия в сражении.

— Но он же струсил! Предал нас! Как можно такое прощать?!

Я повернулась к ней.

— Послушай, он всего лишь мужчина. Я не могу требовать от него, чтобы он вел себя, как мы.

— Вот именно! Мужчины! Господа! Ломающиеся при малейшем испытании, трусливые, подлые и лживые…

— Ничего не поделаешь. Это в их природе. Они и так взысканы Богиней, так что с них спрашивать?

— Твоя слепота ко злу — это преступление. А твоя снисходительность — хуже преступления. И если ты будешь жалеть их, если ты с ними свяжешься, я убью тебя! Ведь ты сама научила меня убивать!