Ирина Булгакова - Черный завет

Результат прежний. Вот тогда ею овладела настоящая паника. Месть. Без сомненья это страшная месть черной мерзавки! Что же теперь делать? Одна, без помощи матери, слепая… Отец Света, как жить?! И зачем?

Доната зашарила руками вокруг. Что-то должно быть в этом огромном мире, за что можно было уцепиться? Или она уже в Ином мире?

Под руки ничего не попадалось. Ничего из того, по чему можно было определить, где она находится. Трава. Кто его знает, есть ли в Ином мире трава? Вполне возможно, лежит она себе в тумане, посреди Небесной Обители – а вокруг никого и ничего. И трава, и жалкий клочок земли, и слепые глаза – вот все, с чем ей суждено разделить вечность.

Ужас охватил все ее существо. Сдавленный, жалкий стон вырвался наружу, но зрения не вернул. Сквозь ресницы по-прежнему пробивался свет. И тогда она взмолилась: все равно, где она находится, Отец Света, она примет все, что на роду написано, только верни зрение! На самую малость, совсем на чуть-чуть! Ей бы оглядеться вокруг, и все – можно опять возвращаться к слепоте, если Отец желает! Но нельзя же болтаться неизвестно где, между небом и землей, так и не зная: наказание это при жизни, или после нее! Отец, помоги!

И Отец ответил.

– Завозилась, завозилась, – знакомый голос, раздавшийся у самого уха, заставил Донату содрогнуться. – Лежи смирно.

– Кто здесь? – в тон собственному стону потянула она.

– Все тот же. Кто же еще?

– Ладимир! Ты! – и рукой нашарила что-то из его одежды, и вцепилась так, что можно было только отрезать.

– Полегче. Вцепилась. Кому же еще тут быть?

– Я… ослепла? – Доната, наконец, догадалась потрогать глаза.

– Руки! – властно приказал он. – Сейчас тряпку поменяю.

Что-то прохладное легло на глаза, но зрения не вернуло.

– Что со мной? Почему ты здесь? Я ослепла? Да говори же, чего душу тянешь?!

– Отвечаю по порядку. И не ори, пожалуйста, наоралась уже. Не ослепла ты. Еще благодари Отца, что нос не сломала. Где же мне еще быть, если ты орала так, что пока я бежал, думал, самое меньшее, что с тобой приключилось – кожу с тебя живой снимают… А самое большее – на лягушку, не приведи Отец, наступила.

Она судорожно перевела дыхание, по-прежнему не выпуская из рук рукава его рубахи, и шутку не оценила.

– Прибегаю. Ты лежала на камнях. Откуда их столько взялось? Знаю я это место, купались мы с отцом здесь, и года не прошло. Никогда тут их не было. На тебя что ли полюбоваться со всей округи сползлись? Ты лежала вниз лицом. Хотел похоронить, как положено, а потом догадался перевернуть на спину. У тебя опухли глаза, и два здоровых синяка в пол-лица. А больше ничего. Жить будешь.

Понятно. Черная стерва бросила ее на камни. Но тогда… она же голая совсем! И он видел?! Ужас. Вот он – настоящий ужас. Кровь бросилась ей в лицо, и тут же немилосердно зажгло в глазах.

– Ты чего? – подозрительно спросил он, когда Доната остервенело зашарила руками, ощупывая собственное тело и с облегчением обнаруживая на себе штаны с неумело завязанным шнурком и перекрученную у ворота рубаху.

– Я… это… неодетая была.

– Точно. Я одевал тебя. Как сумел. Приходилось девок раздевать, но вот одеваю – тебя первую…

– Благодарствую, – не удержалась она от сарказма. – Не надорвался?

Он не ответил. Не услышав даже пренебрежительного вздоха, Доната растерялась.

– Эй, – несмело позвала она. – Ты еще здесь?

– И рад бы быть от тебя подальше… Ладно, уговорила. Провожу тебя до славного города Гранд, оттуда до Бритоля рукой подать, и все – поминай, как меня звали.

Доната задышала ровнее, боясь вспугнуть собственное счастье.

– Убедительная просьба…

Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Проси, чего хочешь!»

– Держись от реки подальше. Потом искупаешься, если так неймется. Дня через три пути деревенька будет – Здравинка называется. Там и помоешься. Опухоль до того времени сойдет. Тебе же в люди пока нельзя показываться, с таким-то лицом. Хотя… Может, как раз наоборот. Сочтут за убогую, денежку станут подавать. Разбогатеешь…

Она с улыбкой – насколько позволяла опухоль, огненными шарами давившая лицо – слушала. Да хоть бы вообще не умолкал ни на мгновенье. Век бы слушала.

Доната шумно вздохнула. Ей надо подумать.

Откуда взялась эта черная сволочь? Даже ребенок знает: человек с демоном в одном теле не живут.

Доната сама сначала приняла ее за демона. Но кто же поверит, что демон тихой мышкой прячется где-нибудь… в руке или ноге, ждет своего часа, чтобы явиться хозяину тела.

Демон может завладеть человеческим телом, если его призывают специальным магическим обрядом. Так, по крайней мере, говорила мать. Или есть на земле места, где тонкая преграда отделяет мир демонов от нашего? Иными словами, можно подцепить эту гадость и случайно. Попадая в человеческое тело, демон тотчас пожирает душу и остается один. Счастливый и довольный. Только чаще всего недолго. Как бы ни вел себя одержимый демоном, рано или поздно его обнаруживают. Как бы он не был силен – вяжут по рукам и ногам и на костер. Все. Тут и сказке конец. Остались от нашего демона кожа да кости. Потому что без тела демону жить в нашем мире никак не возможно.

Если она и вправду подцепила эту гадость – черного демона, вряд ли пришлось бы ей рассуждать в этом привычном и любимом теле.

Что остается? Черная тварь врала ей беззастенчивым образом – трудно от демонов ждать застенчивости, как и правды.

И самое интересное. Кому-то, или чему-то – тоже сбрасывать со счетов не стоит – надо, чтобы Доната двигалась в противоположную от Бритоля сторону. В сторону разрушенного города колдунов, куда ее вела мать.

Как хорошо, что Ладимир вернулся. И опухших глаз не жалко. Разве совсем чуть-чуть.

– Ты в Бритоль идти не передумала? – вдруг услышала она вопрос, и внутри все сжалось. Горло мгновенно перехватило, а в опухших глазах болезненно забился ток крови.

– Нет! Я иду в Бритоль! – пересиливая себя, крикнула Доната. И долгое, долгое время ждала, что ее разорвет пополам. Но ничего страшного не произошло.

Кроме недовольного возгласа Ладимира.

– И незачем так орать. В Бритоль, так в Бритоль, – с этими словами он положил ей на глаза заново смоченную тряпицу.

На третий день пути они вышли к деревне. Опухоль на глазах к тому времени спала, и Ладимир довольно правдоподобно уверял, что синяки на смуглом лице незаметны.

Доната с трудом сдерживала сильно бьющееся сердце. Как только она разглядела с пригорка массивную изгородь на подходе к деревне, как воздух стремительно улетучился из легких. Стоило представить себе, как они ходят туда-сюда, все эти мальчики, девочки, парни, старики, подобострастно ведомые – в преддверии близкой Истины – под локоток, становилось тошно. До такой степени, что хоть разворачивайся и беги без оглядки. И всюду ей представлялись угрюмые, злобные, дышащие ненавистью лица. Для которых было одно «святое» – будущая Истина. Она только сдерживала их в узде, не позволяя диким страстям вырваться наружу. Она – и больше ничего для них не имело значения.