Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

«Милая, милая мама, я получил твое чудесное письмо и спешу…»

Хорошо Арно, он пишет матери, что в голову взбредет, и даже не перечитывает. Придд тоже неплохо устроился, сперва, конечно, ему досталось, зато теперь он свободен хотя бы от вранья, потому что иметь родственников и не врать мало кому удается. Руппи к подобным счастливчикам, во всяком случае, не относился. Раньше об этом как-то не думалось, но после того, как они с Вороном фехтовали, хохотали, наводили пушки… «Шварцготвотрум, дитя мое! Вперед…»

– Шварцготвотрум! – в голос выругался Руппи, запихивая отцовское письмо в ящик. Появление «господина второго канцлера» на поле боя и его «подвиги во славу Дриксен» рано или поздно придется объяснять, но не сейчас же! В Штарквинд не хотелось, отвечать не хотелось, ссориться хотелось, но было не ко времени, а Бруно, уезжая, осчастливил готовностью предоставить полковнику Фельсенбургу отпуск. Старый бык прекрасно понимал, что никто никуда не поедет, вот и издевался. То есть воспитывал в подчиненном «столь необходимое умение отвергать неразумные просьбы, даже самые навязчивые». Подумывавший о побеге в Акону подчиненный фыркнул и безвольно отвлекся на дрыхнущую кошку. Та, почувствовав взгляд, немедленно проснулась и взгромоздилась на хозяйские колени, исключая саму возможность взяться за перо. Впору написать: «…спешу… спешил… ответить, но был не в силах огорчить Гудрун…» Леворукий бы побрал адрианианцев, назвавших стражницу именем Девы Дриксен!

– Слезь, – велел Руппи и, не дожидаясь обиженного писка, поднялся. Разочарованная кошка плюхнулась на пестрый тряпочный коврик и обиженно уставилась на злого человека. Под взглядом удивленно-горестных зеленых пуговиц полковник и герой обычно испытывал стыд, но сейчас он вспоминал погибшую принцессу, то есть хотел кого-то немедленно убить. Желательно на тот самый балинтов манер, о котором столько говорили у алатских костров.

Написанию нежного сыновнего послания подобный настрой не способствовал, оставалось сорвать его на каком-нибудь остолопе или, того лучше, поганце. Утром предоставленные самим себе штабные решили устроить попойку, на которой жаждали видеть героического Фельсенбурга. Руппи идти не собирался, но к штабным орлам недавно затесался паршивец, рассуждающий сразу о глупости покойного кесаря, никчемности Марге с Гетцем, промахах Бруно и скудоумии сослуживцев. Почему субчика до сих пор не побили, Руперт не понимал, браться же за столь благое дело самому было не слишком удобно – гвардейским полковникам интендантских капитанов лупить не пристало, хотя полковник может и просто… поговорить. В стиле герцога фок Придда, например. Капитан в таком случае должен либо вызвать полковника, либо расписаться в собственной трусости, а дальше на выбор – если не заткнуться, то подать в отставку, хотя лучше б дуэль…

Фельсенбург сгреб родственные приветы, наказы и поцелуйчики в ящик и вытащил чистый шейный платок. Флотский, иссиня-черный. Гудрун, не спускавшая со своего кумира глаз, сообразила, что тот уходит, и перебралась к двери, собираясь на прощанье запустить когти в штанину изменщика.

– Все равно уйду, – уведомил кошку, и в ее лице засевшее в Штарквинде семейство, Руперт. – Хочу и уйду.

Гудрун осела на задние лапы и приоткрыла пасть, но завопить не успела: раздался условный стук. Папаша Симон решил о чем-то доложить.

– Не заперто, – крикнул Руперт, поправляя, кажется, удавшийся узел, – что такое?

Оказалось, гонец из Штарквинда, так, по крайней мере, объявил заплечных дел мастер и не ошибся. Возникшего в дверях племянника доверенного секретаря герцогини Штарквинд Руппи узнал сразу. Так вот почему в ворохе пустой болтовни не оказалось бабушкиного письма!

– В чем дело, Ади? – Так просто этого цепкоглазого красавчика в снега не отправят. – Садитесь, только осторожно, у меня есть кошка, а у кошки – шерсть.

– Спасибо, господин Руперт, – Ади был толков, не раболепен и, кажется, предан, а полное равнодушие Гудрун исключало каверзы этих, как их, истинников. – Ее светлость велела передать письмо и ответить на вопросы.

– Если они будут. – Хорошо, что он в гвардейском мундире и флотском платке, дома будут выспрашивать и истолковывать любые мелочи. – Как добирались?

– Через Регинхайм и Ноймаринен. Нам повезло, на дорогах кесарии сейчас неспокойно.

– Да, – Руппи отодвинул кстати сунувшуюся кошку, – я слышал. Вам потребуется аудиенция у командующего?

– Если у его высочества возникнут вопросы. Письмо ее светлости к господину фельдмаршалу в одном футляре с вашим.

Значит, тайн ни от Бруно, ни от внука у бабушки сейчас не имеется, что и призван продемонстрировать общий футляр. Видимо, это хорошо.

– Я понял. Давайте письма.

Футляр оказался знаком вплоть до царапины у корней высоченной, вцепившейся в горный обрыв ели. Подвох был маловероятен, но послание Руппи извлек со всеми положенными предосторожностями. Оно оказалось коротким: Элиза выражала удовлетворение воинскими подвигами внука и не советовала исполнять прихоти своей плаксивой дочери, поскольку должен же кто-то их не исполнять. Видеть Руперта в Штарквинде герцогиня не желала, зато была готова принять там барона Кальдмеера, переговоры о выкупе за которого уполномочен вести Ади, от Руперта же требуются рекомендательные письма, дабы было что предъявить талигойской стороне. Адмирал цур зее должен вернуться до весны, так что нужно спешить.

Отпустить Кальдмеера Алва бы согласился наверняка, и Руппи немедля засел бы за письмо, если б не уверенность, что в Штарквинде Ледяного доконают. Бабушка видит в Олафе эдакую приманку, на которую хорошо ловить недовольных моряков, только адмирала цур зее больше нет. И не будет, если «львы» не отыщут для него нужных слов, а дожидаться этих слов лучше в обществе Бешеного.

– Мне понадобится некоторое время, – твердо сказал Руппи и даже не соврал: писать придется много, причем дважды. Одно письмо повезет Ади, другое, настоящее – Штурриш, и вот с этим лучше не тянуть. – Герцогиня Штарквинд обещает какой-то рассказ. Какой?

– Ее светлость встревожена. – Ади в самом деле был толков, одна фраза о благодетельнице и дальше сугубо по существу. Что-то Руппи уже знал от Бруно, о чем-то догадывался сам, вспоминая советы старшего Савиньяка и подсказки Алвы. Но одно дело подозревать, а другое – услышать, что Марге подмял под себя б ольшую часть кесарии. Неподвластными «вождю всех варитов» пока оставались Штарквинд, кусок западного побережья, самые сильные баронства на севере да оттяпанная горниками приграничная провинция.

– Фельсенбург не занят, – предвосхитил Ади колющий язык вопрос, – но успешная оборона замка в отсутствие соответствующего гарнизона и хозяина невозможна. Если Марге задастся целью захватить резиденцию Фельсенбургов, он это сделает, едва сойдет снег и подсохнут дороги, но пока ультиматум не предъявлен. Напротив, старший сын и наследник узурпатора просит руки одной из ваших сестер и надеется на скорый и благожелательный ответ. Есть подозрения, что в случае отказа будут предприняты попытки склонить одну из девиц Фельсенбург к побегу или даже похитить. Герцогиня Фельсенбург очень напугана и не отпускает дочерей от себя, что начинает их тяготить.