Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– А я… я сочту вас трусом и негодяем!

– Вас легко опровергнуть по крайней мере в первой части, моя привычка петь на бастионах и во время абордажа широко известна. С негодяем несколько сложнее. Если я откажусь хромать, меня запишете в таковые вы, а если соглашусь – другие, и их будет заметно больше. В любом случае ваша матушка может просто убрать танец из либретто, ведь без него вполне можно обойтись.

– Да… Она… Она…

Женские слезы Валме переносил с трудом, видимо, это было наследственным. Умиленья и нежности маменькины рыданья у отца не вызывали, поэтому он их прекращал быстро и по возможности без последствий. Марсель поступил так же.

– Сударыня, – обратился он к нарисованной башне, над которой развевался странным образом вынырнувший из дымной пелены флаг Ноймариненов, – если ложь не принесет пользы, пустите в ход правду. Скажите при всех, что хотите повторить кэналлийский танец, благо появился просто отличный партнер, а наш с вами выход лучше перенести в мистерию Анемонов… Простите, забыл, что в Талиге вместо мистерий Сказания.

Герард был огорчен. Мэллит поняла это, когда брат подруги, сам того не заметив, накрыл плащом спящего на сундуке кота.

– Ты грустен, – сказала, отирая руки, гоганни, – что-то случилось?

– Да все то же, – огорченный положил шляпу и сел возле стола. – Хотел поговорить с Руппи, а он уехал с монсеньором Лионелем. К полднику они вернутся, но это поздно.

– Поздно стало вчера, – признала очевидное Мэллит. – Руперт сделал все, что может сделать мужчина, если только он не готов убивать соперника или себя, но смерть – это чрезмерно, пусть живут все.

– Конечно! Хайнрих хороший человек, но он гаунау и даже старше герцога Надорэа. Вся беда, что Сэль в папеньку, а он был упрям, как мул. Мелхен, ты ведь тоже девушка, скажи, ну как можно такое учудить? Нет, я понимаю, когда замуж выдают насильно, но она ведь хочет, а с Гаунау мы воюем со времен Манлия. То есть не с Гаунау, они тогда назывались иначе, но ведь главное не это!

– Я понимаю, главное – война, однако большой король кажется добрым и умным, он дружен с монсеньором Ли и держит слово.

– Тут не поспоришь. Когда Манлий договаривался с вождями агмов, это тоже многим казалось странным, только Сэль – моя сестра, а я после смерти папеньки – глава фамилии. Я бы ей запретил, но она заявила, что пойдет к регенту, и пошла бы, уверяю тебя.

– Подруга может многое, – подтвердила Мэллит, – ведь она по доброй воле отправилась в тюрьму со своей королевой.

– Это другое, хотя она по ее величеству прямо-таки с ума сходит. Конечно, очень плохо, что так все получилось, но Сэль вбила себе в голову, что раз Катарина умерла, то нужно и самой стать несчастной.

– Подруга никогда так не говорила.

– Она и не скажет, потому что не захочет нас огорчать, только со мной было похожее. Монсеньор Эмиль перед переговорами, ну, теми самыми… велел мне не драться, а удирать, потому что кроме нас с Сэль никто не умеет дразнить бесноватых. Это очень важно, ты же понимаешь.

– Этого не поймет лишь обладающий разумом неопытной рыбы.

– Ну ты и скажешь! – Расстроенный улыбнулся, как Мэллит и хотела. – Так вот, когда все началось, я про приказ забыл и попробовал помочь графу Глауберозе. Нас бы всех перебили, но мы с фок Дахе как-то провалились на дорогу Холода, а дриксы, которые были с нами, нет. Ты не представляешь, как мне потом было стыдно перед Рупертом, хотя граф Глауберозе мне никто, я и видел-то его всего ничего. Вот Сэль ее величество любила, потому и выходит за Жирного. Чтобы не стать счастливой.

– Нам надо идти и есть, – прекратила неприятное Мэллит. – Я должна повязать ленту и вернуть кухонным передник, потому что я – подруга, а не служанка.

– Ты – чудо, – Герард вздохнул, уподобившись сестре, – мы так хорошо жили в Аконе, и вдруг – такое! Что будет на полдник?

– Ничего достойного. Я смогла лишь проследить, как греют вчерашнее мясо, и сделать две подливы, острую и ягодную – для тех, кто не ценит перцы.

Можно было не торопиться, но разговор становился грустен и требовал лжи, а лишние обманы влекут ошибки и неприятности, как скопившийся мусор – кормящихся грязью тварей. Гоганни не могла объяснить брату того, о чем молчала сестра, а без признаний свадьба с большим королем останется загадкой и болью. Девушка думала об этом, когда почти налетела на того, чей приезд оказался напрасным.

– Добрый день, – поздоровался нареченный Рупертом, – я не опоздал?

– Нет. Вы гуляли с монсеньором Лионелем и можете сказать, какой день нас ждет?

– Холодный, но ясный, – отвергнутый не казался ни злым, ни несчастным, но в его глазах билось беспокойство. – Для дороги лучше не придумаешь.

– Руперт фок Фельсенбург нас покидает?

– Да, мне нужно в Акону. Сударыня, я благодарю вас за желание помочь, Добряк… шкипер Клюгкатер сказал, что вы… принимаете большое участие в судьбе Селины.

– Ничтожная надеялась, но подруга осталась тверда. Желая добра, я принесла вред, как приносит вред тот, кто срывает повязку с раны.

– Раны нужно чистить, сударыня, и не вините себя, я все равно бы вас догнал. Единственное, о чем я жалею, это о том, что не могу ничего подарить вам на память.

– Я буду помнить. – Руперт фок Фельсенбург красив, тревожен и в самом деле похож на регента, этого не исправить. – Если бы я не верила, что любовь есть, я бы поверила в нее вчера. Вы… не гневаетесь на мою подругу за испытанную боль?

– Что вы! Сэль – невозможная, то есть ее невозможно не любить. Ничего, у меня остается война и Бирюзовые Земли.

Война и странствия, не женитьба и не забвение!

– У Руперта остается время, – ничтожная скажет, она должна это сказать! – Есть древняя книга, я ее читала, она говорит о многом. Один юноша полюбил, только его возлюбленная избрала другого, доброго и мудрого, но годящегося ей в отцы. Юноша покинул свой дом, чтобы вернуться через десять и шесть лет. Он стал зрел и опытен, но сохранил любовь, и она перестала быть болью. Вернувшийся нашел все еще прекрасную вдову и счастье. Нареченный Хайнрихом силен и здоров, я не желаю ему зла, но его зима придет раньше, чем осень Сэль и Руперта.

– Сударыня, я…

– Мелхен должна идти, но пусть бли… благородный Руперт помнит.

Девушка сказала, что хотела, это у тебя нет слов, а ждать, пока ты их найдешь, Мелхен не станет. Удержать такую можно лишь силой, то есть нельзя. Фрошеры умеют находить подруг и друзей, чего удивляться, что в Хексберг пляшут ведьмы, не в Фельсенбурге же им плясать! Там только елкам хорошо, елкам, ирисам и тем, кто готов сидеть за стенами и при этом… цвести. Вовремя не зацветешь, мама заплачет и прогонит садовника, так что лучше быть умничкой. Вернее, сбежать.