Изабель Ибаньез - Лунная нить [litres]

– Да, – говорю я, увлеченно рассматривая свою руку. – Хорошо.

Он наливает на ткань еще уксуса и повторяет процедуру. От жжения глаза наполняются слезами.

– С тебя не меньше трех штук за эти мучения.

– Еще минутку.

Он аккуратно дует на рану, затем выдавливает маслянистую жидкость прямо из побега кактуса и смазывает ею разбитый локоть.

– Все время приходится тебя подлатывать.

Я наблюдаю за его ловкими движениями. Он убрал засохшую кровь, и теперь рана выглядит гораздо чище.

– Ты хороший лекарь, Руми.

Отвлекшись, он изумленно смотрит на меня.

– Что?

– Ты никогда не называла меня по имени.

Я почему-то краснею оттого, что он обратил на это внимание. Хотя он, конечно, не мог не заметить.

Я поднимаю глаза, и наши взгляды сцепляются. Сейчас Руми сосредоточен на мне целиком, совершенно позабыв о больном локте. Он растерянно смотрит на меня, словно задавая вопрос, на который у меня нет ответа. Я сижу неподвижно; его ладонь, теплая и мягкая, легко ложится на мое предплечье. Он хмурится еще сильнее. Наконец я перевожу взгляд на свой локоть и делаю вид, будто слежу за его действиями.

– Я немного… смущен, – тихо говорит Руми.

Сердце замирает.

– Почему?

Тишина кажется бесконечной. Руми отпускает мою руку.

– Локоть скоро пройдет. Не стирай мазь и постарайся не мочить.

– Руми.

– Хочешь чаю? – спрашивает он, поднимаясь.

– Да, давай, – отвечаю я и крепко зажмуриваюсь.

Он подходит к очагу и разжигает огонь. Над поленьями висит почерневший чайник. Руми берет несколько пучков трав, свисающих с потолка. Моя любопытная ящерица высовывает мордочку из кармана, и я аккуратно заталкиваю ее обратно указательным пальцем.

– Сиди смирно, – тихонько шепчу я.

Руми оборачивается.

– Острый подойдет?

Я многозначительно смотрю на него.

– Спрашиваешь! Давай самый острый, какой есть, лекарь.

Руми с улыбкой подает мне дымящуюся чашку чая. Осторожно отпиваю.

– Хорошо-то как. Что это за чай?

– Моя фирменная смесь. Немного остроты перца локото, мед, щепотка лаванды.

Руми всегда оживает, когда разговаривает о травах. Он будто снимает плохо сидящее пальто, под которым обнаруживается добротная одежда, сшитая по его меркам. В очередной раз поражаюсь, насколько уверенным он выглядит вдали от Атока и придворных, воспринимающих его как шута.

Еще один глоток. Тепло от чая разливается по всему телу. Локоть больше не болит, и я делаю глубокий спокойный вдох.

– Рука прошла. Это твоя магия?

– Типа того, – отвечает он. – Я неплохо разбираюсь в травах, но могу обойтись и без них.

– То есть ты можешь лечить людей без всего этого? – уточняю я, обводя взглядом комнату.

Он молчит, и я делаю вывод, что права.

– Очень полезное умение на поле боя.

– Только забирает у меня слишком много сил, – отвечает Руми. – Поэтому лучше уж травками.

– Ну да, ну да.

Делаю глубокий вдох. Не могу думать ни о чем другом, пока не узнаю, что именно он почувствовал.

– Думаю, нужно все-таки поговорить об этом.

Руми выпрямляется.

– О чем?

– О твоем смущении.

Он густо-густо краснеет. Молчание затягивается. Мне хочется вытащить из него объяснение, потому что я сама чувствую себя так же неуютно – будто мне снова и снова нужно переходить через иллюстрийский мост. После наших встреч я еще долго возвращаюсь мыслями к его густым длинным волосам, спадающим на широкие плечи, опущенным уголкам губ, когда он пытается спрятать улыбку, острому носу, усыпанному веснушками.

Он не должен мне нравиться, но я ничего не могу с собой поделать. И уже ничего не понимаю. Это какие-то новые, тревожащие, неудобные чувства. Но, как бы досадно это ни было, он мне очень симпатичен – особенно своей скромностью и сдержанностью. Такие люди всегда вызывали у меня уважение и восхищение.

– Ну? – настаиваю я.

Но момент упущен. Лицо Руми снова стало похоже на чистый лист бумаги; он постарался отстраниться как можно дальше. Еще чуть-чуть – и он упадет с табуретки.

– Мне пора принимать больных, – говорит Руми, взглянув на часы. – Лазарет уже открылся после обеда.

Я подавляю разочарование. Ну и ладно. Все равно из этого разговора не вышло бы ничего хорошего. Мы оба это знаем, и было глупо с моей стороны толкать его к открытому огню, который может опалить нас обоих.

Приходит стражник, чтобы проводить меня в комнату. По пути обратно я вижу двух лаксанцев, ожидающих приема у лекаря. Один держится за плечо, морщась от боли. Другой – один из придворных, судя по его роскошному пончо и добротной обуви, – опирается на стену и, запрокинув голову, пытается остановить носовое кровотечение.

Вечером, когда Суйяна забирает поднос после ужина, я сажусь за станок и думаю, как быть дальше. Я обязана отправить Каталине послание. Обязана сообщить местонахождение Эстрейи.

Вздохнув, беру пряжу. Серебристые лунные лучи в моих руках превращаются в гибкие нити. Я вплетаю послание в крылья яркой полосатой совы. Как только Каталина получит его, она будет знать, где ее воины смогут забрать Эстрейю.

Как только я заканчиваю ткать, птица оживает и расправляет крылья. Отделившись от гобелена, она устраивается на моем плече. Осталось всего лишь открыть балкон. Но я обещала Эль Лобо, что сначала выслушаю его план: идея бескровного бунта кажется мне очень привлекательной. Я ненавижу войну – когда умирают люди, рушатся семьи и теряются друзья. Если принцесса Тамайя и Эль Лобо смогут избежать вооруженного столкновения, всем будет только лучше.

Свержение Атока без кровопролития – действительно наиболее благоприятный сценарий для обеих сторон. И я не могу не согласиться с тем, что было бы разумно уничтожить Эстрейю. Она несет лишь смерть и разрушения. Возможно, они правы и никто не должен обладать таким оружием.

Как бы поступила Каталина на моем месте? Она мягче и добрее меня. Если я смогла понять – и, возможно, даже принять – мнение противоположной стороны, может, и она сможет? Нужно поговорить с ней. Благодаря Руми у меня появилась отличная возможность.

Двери балкона по-прежнему закрыты, и птица с разочарованием смотрит на меня, но я беру пряжу в руки и начинаю новый гобелен. Через несколько часов на меня смотрит новая сова, на крыльях которой выткано послание:

ВСТРЕТИМСЯ В ЭЛЬ МЕРКАДО. В ОДИННАДЦАТЬ.

Она догадается где. Мы обсуждали это место сотни раз, пока были в крепости, мечтали пойти туда сразу после победы над лаксанцами.

Салтеньерия.

Меня снедает чувство вины. Поездка в Ла Сьюдад может подвергнуть ее опасности, но все же стоит рискнуть. Я лишь надеюсь, что наконец смогу принять верное решение, поговорив и с Каталиной, и с Эль Лобо. И понять, на чьей я стороне.