Изабель Ибаньез - Лунная нить [litres]

– Я сейчас сделаю невероятную глупость, – шепчет он.

Сначала до меня не доходит. Но потом я понимаю, что между нами произошла важная перемена. Он принял решение. Решение, которое может навредить ему. Кажется, у меня дрожат руки.

– Лобо.

Отпустив мою ладонь, он тянется к маске и замирает в нерешительности. Я понимаю его: мне тоже не по себе. С одной стороны, мне хочется узнать правду, но с другой – даже страшно подумать, что я буду делать с этим знанием. Если он откроет мне свою личность, мы станем еще ближе, и мне хочется этой близости, как птице, жаждущей полета. Мне нужно его доверие, нужна его дружба, даже если это может его погубить. Позволю ли я ему сделать это? Должна. Вдруг мне не удастся заполучить Эстрейю?

Я переживу его ненависть, переживу конец нашей дружбы и потерю всего, что могло бы еще быть между нами. Я переживу все это, если смогу спасти сотни иллюстрийских жизней. Он никогда не простит мне этого, но и я сама не смогу себя простить. В голове снова звучат слова Каталины. Предательница. Крыса. Он берется за нижний край маски. Темная ткань медленно ползет вверх, постепенно открывая его лицо. Квадратная челюсть. Неряшливая щетина. Тонкие губы. Орлиный нос и острые скулы.

Я знаю его. Это Руми. Я прижимаю руку к губам. Все это время передо мной был мой заклятый враг – и почти что друг. Вонючий ворчун. А вовсе не Хуан Карлос. Лекарь Руми. Я вспоминаю каждую нашу встречу. Когда впервые увидела его. Когда он принес мне книгу посреди ночи. Как мы беседовали и спорили, как он бережно обрабатывал мои раны… Пытаюсь собрать картинку воедино.

– Разве это мог быть ты? – спрашиваю я. – А ночь в кабинете! Ты пришел ухаживать за ранеными стражниками.

Прислонившись к стене, Руми расплывается в ленивой улыбке.

– Моя комната в том крыле. Я быстро прошмыгнул туда, переоделся и вышел в коридор с чрезвычайно озабоченным видом.

– Я думала, ты Хуан Карлос…

– Нет, – помедлив, отвечает он.

– Ты же терпеть меня не можешь.

– Не мог. Поначалу. Впрочем, как и ты.

Руми отталкивается от стены и, склонив голову, безрадостно улыбается. Молчание тяготит. О чем он думает? Как-то подозрительно притих. Я знаю эту дежурную улыбку – очаровательную, но совершенно бездушную.

– Только не говори, что ты разочарована, – медленно начинает он. – Если ты…

– Молчи, – прерываю я. – У меня смешанные чувства, но я точно не разочарована.

– Можно поподробнее?

Я часто-часто моргаю, словно пытаясь убедиться, что все это правда – что это на самом деле он. Руми, который постоянно со мной препирался и не стеснялся указывать на мои ошибки. Руми, который презирает короля Инкасисы. Последняя мысль вызывает особенное облегчение. Он ненавидит Атока так же сильно, как я.

Он выпрямляется в полный рост, возвышаясь надо мной. В черных одеждах Эль Лобо он, кажется, гораздо больше похож на себя, чем в роли придворного шута.

– Я надеялась, что это ты.

Сомнения и тревога, переполнявшие его, отступают. Его взгляд проясняется, и глаза загораются ярче, чем все звезды под властью Луны.

Кажется, я влипла. Но и он, по-моему, тоже, и я спрашиваю себя, когда между нами произошла такая перемена. Как мы подошли к этому моменту? Я хочу – нет, мне просто необходимо – во всем разобраться.

– Скажи, зачем ты снял маску.

– Не валяй дурака, – повторяет он мои собственные слова.

– Хочу, чтобы ты сказал это.

Он смотрит на меня открытым, бесхитростным, абсолютно искренним взглядом.

– Потому что мы одинаковые. Ты верна своим принципам.

Я вздрагиваю, но он не замечает.

– Боец, готовый рискнуть собственной жизнью. Страстная и дерзкая. Но, что важно, ты умеешь признавать ошибки. Ты очень, очень удивила меня. Наши разговоры – самая яркая часть моих дней. – Он переводит дыхание и добавляет: – А еще… ты такая красивая. Я ответил на твой вопрос?

Я густо краснею. В два шага Руми оказывается прямо передо мной и прижимает спиной к стене. Сняв с меня маску, он наклоняется и берет мое лицо в ладони, и я больше не могу отводить от него взгляд. Осторожно кладу руки ему на плечи. Зарываясь пальцами в волосы, он слегка запрокидывает мне голову и легко-легко касается губами моих губ. Затем чуть отстраняется и смотрит в глаза, дав мне немного времени на принятие решения.

Я не должна подпускать его к себе. У меня есть все, чтобы спасти свой народ, и я не могу переступить эту черту. Нельзя, нельзя целоваться. Если я позволю ему, то кем я буду после этого? Я завороженно смотрю на свои руки и уговариваю себя убрать их. Но я устала лгать себе. Если сегодняшняя ночь – единственная в нашей жизни, то будь что будет. Руки соскальзывают ему на шею.

Он целует меня. Уверенно, нежно, горячо и страстно. Все теряет значение: и этот мир, и война, в которой погрязли наши народы, и обещания, которые мы дали друг другу. Мы больше не здесь. Я лишь чувствую его крепкие объятия и раскрытую ладонь на своей спине. Он слегка приоткрывает языком мои губы, и я окончательно перестаю соображать. Это невозможно, но иначе уже не может быть.

Мы отрываемся друг от друга, и Руми смотрит на меня так, будто я только что открыла ему сокровенную тайну. Я предстала перед ним абсолютно беззащитной, и он прекрасно понимает, как это ценно. Он прижимается ко мне лбом, и, глядя друг на друга, мы наслаждаемся одним воздухом.

– Я хочу, чтобы ты знала правду обо мне, Каталина, – говорит он. – У нас ничего не получится, если у каждого будут свои тайны.

Я киваю, но внутри все сжимается. Если бы я решила открыть свою самую большую тайну, это стоило бы сделать сейчас. Но я не могу. Ставки слишком высоки. Я только что узнала о его чувствах, и если сейчас я скажу правду, то, возможно, потеряю его навсегда. Я не хочу его терять. Не сегодня. Когда все закончится, он возненавидит меня, но сейчас я не готова к этому. Руми целует меня в нос.

– О чем ты думаешь?

Я смотрю ему в глаза.

– Все может закончиться быстрее, чем ты думаешь.

– Посмотрим, – с легкой улыбкой отзывается он.

Руми подводит меня к крыльцу, спрятанному в тени.

Над ним – вывеска с надписью на древнем наречии и выцветшее изображение птицы.

– Что там?

Он стучит три раза – два коротких и один длинный. Затем смотрит на меня и, наклонившись, трется носом о мою щеку.

– Все, – шепчет он мне на ухо.

СКРИПУЧАЯ ДВЕРЬ МЕДЛЕННО приоткрывается, и сквозь щелку я вижу мягкий приглушенный свет. Нам открыла худая пожилая женщина. Лаксанка. Сначала я вижу только часть ее лица, но потом она широко распахивает дверь и расплывается в улыбке. Темный двор заполняется шумом таверны. Громкие разговоры, звон стаканов и скрип стульев по каменному полу.

– Руми, – говорит лаксанка. – Мы тебя сегодня не ждали.