Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Лошади остановились. Или это я их остановил и даже не заметил?

В любом случае мы приехали.

Храм был прежний: портик с колоннами, три ступени, круглая крыша. Крышу перекрыли заново лет семь назад. Остальное уцелело: камень не очень-то сожжешь. Стены, колонны, ступени – все отмыли, отчистили от копоти. Где надо, заменили облицовку. Смотрелось как новенькое. А статуя – и в самом деле новенькая, из пентеликонского мрамора. Прошлая, деревянная, сгорела.

Вместе с людьми, искавшими защиты в обиталище бога.

Внутри горели факелы. Наверное, их блики пытались оживить статую, но я этого не видел. Вход от меня закрывал алтарь, на котором полыхал костер. В огне шкворчал жир барашков, принесенных в жертву. Пахло так, что меня подташнивало. Нет, я ничего не имел против жареного мяса. Просто не здесь, не в этом месте.

Солнца я тоже не видел: Гелиос спускался в свой подземный дворец за храмом. Закат обрамлял святилище багровым ореолом. Зрелище это открылось мне раньше, еще при входе в жилище бога. Казалось, весь храм объят пламенем.

Опять. Вечно.

Жрец, невидимый по ту сторону костра, нараспев взывал к Гермию. Кто угодно поверил бы, что голос звучит из огня. Мы трое – отец, Алкимен и я – стояли молча. Было время, когда мы стояли здесь впятером.

Сколько останется через год?!

После похорон Делиада в дом Главка Эфирского зачастили странные гости. Они приплывали на кораблях, приезжали на повозках, приходили пешком. Из Аттики, Беотии, с островов. Уж не знаю, откуда еще. Кого-то привозили доверенные люди басилея, кто-то являлся сам, к явному неудовольствию дворцового лекаря Агатона.

Лекари. Собратья по искусству врачевания. На кого бы еще Агатон так злился? Кто-то заболел? Отец? Мать? Алкимен? Агатон бессилен перед неведомым недугом?!

Алкимен на больного не походил. Отец, хоть и был мрачней обычного – а кто бы, потеряв сына, плясал от радости?! – тоже ходил, не спотыкался. Мать…

Вот мама, похоже, была не в себе. Знаете, на ком она помешалась? На мне! Плащом и козлятиной дело не ограничилось. Она дарила мне сандалии, пару за парой, подложила под подушку новый пояс. Мясо в каше я обнаруживал через день. Хорошо, никто пока не заметил. Хуже всего было то, что мама подкарауливала меня в самых неожиданных местах. Заводила странные, не слишком связные беседы. Из них я мало что понимал – кроме того, что мама обо мне беспокоится, заботится и хочет видеть как можно чаще. Случалось, она просто стояла рядом или садилась напротив, смотрела на меня. Ни слова, только взгляд. От ее обожания мне казалось, что я сижу на муравьиной куче.

Встать? Уйти? Убежать со всех ног?!

Я стыдился. Я оставался с мамой, сколько мог.

Вряд ли лекари пытались излечить маму от внезапной привязанности – любви?! – ко мне. В остальном она выглядела здоровой. Постаревшей? От этого не вылечишь.

Кое-что прояснилось, когда я обратил внимание на женщин, с головы до ног закутанных в покрывала. Их приводили во дворец после визита очередного лекаря. Я не мог проследить, куда их отводят, но не сомневался: в покои отца. Шепотки слуг, время от времени долетавшие до моих ушей, весьма способствовали пониманию.

Вопреки пророчеству, Главк не оставил надежд обзавестись детьми – своими, родными. Пусть и не от законной супруги. На что он надеялся? На заморские снадобья? Лекарское искусство? На молодых женщин, готовых родить басилею ребенка? На попустительство вышних сил?!

Наряду с женщинами во дворец наведывались богато одетые мужчины в расцвете сил. Я догадывался, к кому они приходят – чай, не маленький. Если не выйдет у Главка – возможно, его жена Эвримеда сумеет родить еще одного сына? Не важно, от кого! Мамин детородный возраст подходил к концу, но мало ли? Опять же, лекари, снадобья…

Происходило ли подобное раньше? Я не знал. Не помнил. Ребенку не свойственно обращать внимание на посетителей дворца, имя которым – тьма тьмущая. Сопоставлять, делать выводы. Мало ли кто, мало ли зачем? У правителя хватает дел, а значит, хватает гостей.

«Нельзя обмануть богов,» – вспоминал я мамины слова, глядя на очередного гостя или гостью. В груди возникала пустота, тяжкая как кузнечный молот.

– Жертва принята. Моления о благоденствии стад услышаны. Прочие моления не услышаны. Воля Отца Богов остается неизменной.

Все как обычно. Конец, приговор.

Сейчас нас отведут к месту ночлега. Все вкусят пищу, затем лягут спать. Я тоже прилягу, только ненадолго.

Несмотря на приближение ночи, меня ждет важное дело. Я бы с удовольствием обошелся без него, но не рискну. Ослушание будет наказано.

– Теперь ты меня бросишь?

– Тоже мне, золотой самородок! – отшутился Гермий. – Я тебя не подбирал.

– От меня никакой пользы, – настаивал я. К манере бога уходить от прямого ответа, заменяя его шутками и игрой слов, я уже привык. – Зачем такому покровительствовать?

– И то верно, – задумчиво произнес Гермий.

Змеи на жезле зашипели – так, словно тоже задумались, жалить меня или нет.

Мы сидели на склоне горы выше храма. Здесь росла дикая яблоня: морщинистый ствол, ветви раскинуты низко над землей. Живой шатер, наше любимое место. Хотя, если по правде, меня в присутствии Водителя душ по сей день пробирала дрожь. Он был приветлив, доброжелателен, выслушивал меня, не перебивая – редкое умение, как я успел понять. Но я хорошо помнил, что он говорил о своей природе. Со своей собственной природой я уже успел сойтись накоротке – кони рвали людей зубами, помните? Что тогда говорить о природе хитроумного сына Зевса?

Тут конями и зубами не обойдешься.

«Не тронь его!» – крикнул я Гермию при первой встрече, направляя дротик богу в горло. Бог ответил змеями. «Ты справишься с великаном?» – спросил я его во время нашей второй встречи. «Справлялся, – ответил бог. – Веришь?» Сейчас, когда число встреч перевалило за десяток, я верил: да, справится. По меньшей мере, приложит все усилия. А еще я верил в то, что веры Гермию нет. О, в это я верил свято!

Наставник Агафокл бранит меня, зовет болваном. В общем-то, он прав. Но тут и болван не усомнится.

– Что нового? – сменил бог тему.

– Табун, – вздохнул я. – Кони-звери. Делиад умер.

– Про Делиада знаю. Кто, ты думаешь, отвел его душу вниз? Я хорошенько расспросил его по дороге, но он мало что запомнил. Про табун слыхал. Весь Пелопоннес гудит, как растревоженный пчелиный рой. Хочу услышать от тебя подробности.

– А я не хочу.

– Неужели?

– Не хочу об этом говорить.

– Тебя, Гиппоной, сын Главка, никто не спрашивает. Держи свои хотелки при себе. Я твой покровитель, я желаю тебя выслушать. Соберись и начинай.