Екатерина Мекачима - За тридевять земель [litres]

– Как же мне запомнить её? – нахмурился Агнешка и посмотрел на серебряную птицу, летавшую рядом. – Подскажи, пожалуйста, неразумному человеку.

«По Душе, – пропела серьёзно птица. – Эта сосна сама выбрала тебя – она тебя и позвала. Когда позовёшь её ты, она тебе ответит. Иди на этот зов».

Серебристое свечение вокруг сосны стало ярче, свет разгорался, и в мерцании этом виделись удивительные узоры…

– Хвала Индрику! – неестественно громкий голос разрушил серебряную Песнь Леса. – Да хватит уже! – Агнешка с грустью смотрел на то, как тает мерцающее кружево Слов, изо всех сил стараясь сохранить его. – Да открой ты уже глаза, ученик Леса!

Сварогин послушался и открыл глаза. Золотое вечернее солнце слепило, и сквозь его свет медленно проступали очертания других йарей, князя Дрефа, Большой Поляны и далёкого Йолка. Рядом со сварогином стояла Иванка, которая, видимо, и разбудила его.

– В этот раз ты сам ушёл в Царствие Индрика. – Дреф подошёл ближе. Агнешка потёр глаза и, сев ровно, внимательно посмотрел на Учителя. Дреф улыбался, глядя в янтарные глаза своего ученика.

– То ничего услышать не можешь, то днями в Царствии Индрика пропадаешь! – покачал головой князь.

– Сколько меня не было? – тихо спросил Агнеша.

– Седмицу, – смеясь, ответила Иванка.

– Что?! – удивился Агнешка. Сварогин попробовал подняться, но слабость не позволила ему встать. Тело было ватным, голова кружилась.

– Эй-ей! – предостерёг сварогина Явих. – Не так быстро, человек!

– Как так-то? – непонимающе проговорил Агнешка, опёршись руками оземь. – Дрозд только показал мне сосну, и всё. А в Свету целая неделя прошла…

– У каждого неба – своё время, – промолвил Дреф. – Когда к тебе вернутся силы, отправишься в тайгу к сосне за тоягом.

– Как же я найду своё дерево? – Агнешка поднял взгляд на князя.

– Не имею ни малейшего понятия, – серьёзно ответил Дреф. – Каждый идёт к своему имени своим путём. Следуй Песне, и тебе откроется путь. – Видя испуг в глазах человека, полевик рассмеялся. – Следуй за своей птицей, и всё, – сквозь смех сказал он, и остальные йари тоже рассмеялись. – А пока мы, – он указал на своих учеников, – поможем тебе проследовать в трапезную. Я кухарке наказал приготовить человеческую еду – тебя ждут отменные лепёшки!

За открытым окном терема раскинулся прекрасный вид на рощу Святобора – наверное, единственный лес во всём Власо-Змае, если не полагать княжеский сад лесом. Яркое дневное солнце отражалось от свежей зелени дубравы, а внук Стрибога легонько качал могучие дерева. Над деревьями высилась густая крона священного дуба, что располагался на окружённом искусственным озером острове. Подле дуба можно было разглядеть вершины капиев Богов и деревянную крышу гонтины Полоза. По воздуху разливались пение птиц и стрекотание кузнечиков. Где-то далеко ржала лошадь. По высокому небу плыли белые ажурные облака. Вдалеке на горизонте клубились иссиня-чёрные тучи.

Злата вздохнула, отвернулась от окна и осмотрела свою горницу: серые стены украшала тусклая роспись, на потолке висела массивная кованая люстра со свечами. Почти что царская с балдахином постель, золочёные скрыни подле неё и столик с зеркальцем. Ещё в комнате стояли деревянные шкафы, на дверцах которых волей искусного резчика расправили крылья райские птицы, и убранный белой скатертью стол. На столе – ваза с ягодами и фруктами и кувшин с водой. После кельи послушницы Свагобора комната в гостевом тереме княжеского двора Власо-Змая – небывалая роскошь. Но если сравнивать её с хоромами Царского Терема… Злата покачала головой: хватит думать о Царском Тереме. Царевна уже седмицу провела в заточении, «Триян» в неведомых окольных водах. Мать Смиляна, когда давала разрешение на отлучку Злате, крайне за неё переживала и даже спрашивала позволение Короны. Несмотря на то, что царь и царица благословили Злату, царевне это не понравилось до глубины души. И когда «Триян» отбывал от Солнцеграда, Злата твёрдо решила, что обязательно освободит отца и ей больше никогда не придётся спрашивать позволения у Веслава и его волхвы. О том, что Полоз может не внять ей, Злата не могла и подумать.

Миодраг, когда приходил проведать царевну, говорил, что если Повелитель так и не ответит, она сможет обратиться к Веславу и Василисе за помощью, те её простят и позволят вернуться. Злату речи старца злили, она полагала, что лучше умереть, нежели взывать к царю и царице. После разговоров волхва уводили княжеские витязи.

Приходили к Злате зачарованные ею послушницы, черноволосая Марфа и рыжая Оленья, тоже в сопровождении людей князя. Приносили еду, молча ждали, когда царевна отобедает, и покидали её хоромы. Сам Бронимир ни разу не приходил, но каждый день посылал своего веденея Окамира, который виделся Злате похожим на хищного лиса или птицу: с горбинкой нос, широко посаженные острые глаза и сиплый, но сильный голос. Иногда Злате Окамир напоминал Миодрага – своим рассудительным холодным спокойствием. Окамир вежливо справлялся о самочувствии царевны и о том, нет ли у неё желания поведать что-либо князю. Злата Окамиру не отвечала, и он, подождав немного, уходил.

Когда Злата оставалась одна, она пробовала волхвовать: подходила к домашнему капию Полоза, подле которого горела синим Сварожичем маленькая огнивица, и обращалась к Повелителю. Но Полоз молчал.

С каждым днём настроение царевны ухудшалось: неужели Полоз так ею разочарован, что не хочет отвечать? Почему? Ведь она преданно служила ему все эти годы…

Злата вновь посмотрела в окно: ставни и стёкла были открыты и посвежевший ветерок поднимал белую занавеску. Далёкие тучи стали ближе: низкие, тёмные, наливные. Послышался глухой с перекатами раскат грома – гроза грядёт сильная. Злата, положив на подоконник руки, устало опустила на них голову. Царевна решила смотреть на то, как будет приближаться буря. Поднявшийся ветер качал деревья Святобора, и святая роща походила на волнующееся зелёное море. «Никак Перун пожаловал, – думала Злата, глядя на собирающиеся тучи. – Помощник Освободителей!» Царевна поморщилась собственным мыслям.

Стрибог серчал – ветер делался сильнее и холоднее, приносил холодные капли далёкого дождя. Птицы умолкли и внук Стрибога будто дул бесшумно – природа готовилась замереть в благоговении перед Перуновой мощью. Грозные тучи клубились ближе, они были такими массивными, что казалось, доставали до самой земли. Ветер набирал мощь, клоня к земле деревья. Но Злата не спешила запирать окно: она закрыла глаза и слушала рокочущие переливы грома, стараясь разобрать Песнь грозы, откуда идёт ненастье и что оно с собой несёт. Волхвование успокаивало царевну. Голос у бури был сиплым и низким, северным. И холод ветра будто обжигал: песнь его словно колола ледяными иглами. Злата, не открывая глаз, нахмурилась – холод был не летним, холод был иным. Будто ветра Смерти пожаловали на землю Света. От этой непрошеной мысли царевна встрепенулась и открыла глаза. Чёрная туча закрыла солнце, и мир погрузился во мрак. Порыв ледяного ветра залетел в горницу и сбил со стола вазу с фруктами. Злата испугалась холодной ворожбы, встала и поспешно закрыла окно. Сквозь стекло царевна видела, как Стрибог, гневаясь, пытался повалить деревья. Но, несмотря на закрытое окно, в покоях остался холод. Злата поёжилась и, решив достать из скрыни тёплую шаль, отвернулась от окна и замерла.