Екатерина Мекачима - За тридевять земель [litres]

– Я вновь не понимаю, – нахмурилась Мирослава.

– Я вижу, – печально вздохнул Никодим, и они повернули на Весеннюю улицу – уютную улочку, петляющую между деревянных домов. – Тогда скажу иначе, – продолжал речь волхв, смотря вперёд. – Когда беда дойдёт до наших земель, Макошь спрядёт для тебя выбор. Но до этого выбора ты должна решить сама: идти за силой Тьмы, что с Севера идёт, или за силой Света, что является тебе серебряным узором.

– Выбор… – прошептала Мирослава, смотря на светящийся в солнечных лучах подол своего траурного платья. Солнце, играя на белом льне, походило на лёд, который сковал Солнцеград по велению восседающего на его троне Мертвеца. Пустой взгляд умертвия, пронзающий смертельной тоской, опутывал цепями страха душу и велел молчать. Молчать до тех пор, пока Мирослава не принесёт Мёртвому живой воды из Терема.

– Эй, юноша! – Оклик был зычным и громким, и Вель обернулся. Со стороны улицы шли трое мужчин в доспехах, впереди всех громыхал самый мощный воин.

– Никак по наши души пожаловали, – хмуро предположил Иван, что спешился с телеги рядом с Велем: впереди был порт, и лошадь пришлось остановить. – Я заметил, что больно уж много дружинников в Озёрном.

– Вы из какой деревни? – Воин, громыхая доспехами, подошёл ближе и, остановившись напротив Ивана и Веля, смерил обоих грозным оценивающим взглядом: подпоясанные белые рубахи, штаны, онучи и лапти говорили о том, что перед витязем предстали небогатые жители села. За витязем встали двое других мужей.

– Из Еловой, – ответил Иван, и витязь присвистнул.

– Из Еловой, – повторил воин, будто пробовал слова на вкус. – Далековато будет. – Муж хмуро посмотрел на крестьян. – Видимо, до вас молва не дошла, раз праздно путешествуете? – Витязь окинул взглядом лошадь и телегу.

– Мы не праздно путешествуем, – строго ответил Иван. – Мы едем за моей дочерью – его невестой, – Иван указал рукой на кивнувшего его словам Веля, – в Половец.

Витязь вновь присвистнул и хохотнул.

– А что же она в Половец одна поехала? – спросил громила и, не дожидаясь ответа, тут же продолжил: – Впрочем, ваши дела семейные меня не волнуют, – пробасил он. – В Сваргорее началась война, – отчеканил воин, и Иван схватился за сердце. – По царскому указу все мужи, способные держать оружие, должны вступить в ряды дружины.

– Конечно. – Вель положил на сердце руку. – Но сначала мы должны вернуть домой мою невесту.

– Да-да, – согласился с Велем Иван. – Тем более если началась война, мне надобно дочку домой отправить да с женой проститься.

– Дочку домой, невесту воротить, с женой проститься, – нараспев проговорил витязь, качая головой. – Видится мне, что вы просто служить не хотите, вот такую нелепицу и говорите. Небось из ближайшего села решили в Половец улизнуть, раз в столице уже рекрутов набрали?

– Ничего мы не решили! Это не нелепица – мне надо дочь из Свагобора забрать! – возмутился Иван, но воин, прищурившись, положил руку на меч.

– Это не тебе, отче, решать, – прохрипел он, подойдя к Ивану ближе.

– Да как ты смеешь?! – возмутился Вель, попытавшись встать между Иваном и витязем, но воин, грозно взглянув на Веля, оттолкнул его.

– Только попробуй, юнец, – процедил витязь сквозь зубы, – и пойдешь служить калекой. А это ох как неудобно, на одной-то ноге воевать. И невесту спасти не получится. – Двое других мужей тоже положили руки на мечи.

– Обоих доставить в казармы! – громыхнул витязь, и стоявшие за его спиной воины подошли к Ивану и Велю.

Глухие удары древнего барабана походили на биение могучего сердца; всполохи золотого огня плясали в сапфировой мгле, высвечивая резные лики покосившихся капиев, освещая лапы покрытых паутиной елей, вершины которых терялись среди звёзд, разливаясь по траурным одеждам волхвов и исчезая в глубоких чёрных тенях мира.

Внук Стрибога, не смея нарушить покой внемлющих волхвов и вековых деревьев, опустился мягко и, сплетая языки пламени, являл свой голос в шёпоте огня.

– Нити пряжи Макоши рвутся, – тихо молвил сухой, будто почившее древо, старец, не открывая глаз. – Студёный ветер набирает силу.

– Студёный ветер обратится пламенем, – скрипуче отвечал ему сгорбленный старик.

Барабан звучал тише, давая слово Стрибогу и огню. Огонь шептал, и его искры, ведомые Стрибожьим внуком, взлетали ввысь, устремляясь к кроне Краколиста. И каждая искра была подобна миру, что, разгораясь, воспарял, дабы погибнуть среди Тьмы.

– Боги не являли свой глас уже давно, – шелестел высокий, словно капий, волхв. – Молчит Матушка-Земля: содрогается, видимо, её душа перед грядущим. Ибо чувствуем все мы – пришло печальное время.

Волхв, походивший на почившее древо, открыл глаза. Сквозь марево сизого тумана он видел сидящих в тишине служителей Богов – духов Леса, ставших с бором едиными, но покинувших мир. Их безмолвие было священным – старцы говорили только в думах, открывая их другим; сквозь траурные одежды кудесников проросла трава, и ворожба скрепила клятвой веки.

– Пора возвращаться в Свет, – хрипло сказал волхв, напоминавший древо, и его голос прорезал священную тишину, будто гром. Но замершие вокруг потухшего на заре веков костра старцы не дрогнули. Их взоры были по-прежнему среди Звёзд Краколиста. – Наша сила нужна детям Сварога.

– Всё суетишься, – раздался в думах волхва голос сгорбленного старца. – Ты ещё слишком юн, Велижан, и не видел того, сколько раз погибал мир. Закрывай глаза да набирайся мудрости.

– Я послушал вас и не стал пить из чаши Белозара, – молвил Велижан, нарушая святую тишь старческим голосом, – и Сила моего учителя досталась мужу. Хорошо, что в сердце того сварогина было не много тьмы. – Велижан перевёл дух: после многолетнего молчания говорить было тяжело. – Но нынче я не буду внимать вам. Я вернусь в Свет по зову сердца.

Сидевший напротив Велижана сгорбленный старец открыл глаза – его очи на заросшем лице тускло светились сквозь ночную мглу.

– Мы должны хранить Силу Звёзд для будущих веков, – хрипел он. – Не забывай завет Богов для странствующих волхвов.

– Я помню, Святослав, – отвечал Велижан, чувствуя, как слова становятся всё более привычными ему. – И потому поступлю так, как считаю нужным. Дабы те века, о которых ты говоришь, не обратили наш Свет во Тьму.

Пламя неистово ревело: гудящие огненные шары, пущенные с осадных катапульт, смертью разливались по каменным стенам Степнограда. В местах ударов камень плавился и стекал вместе с огнём ослепительным потоком к оборонительному рву.