Андрэ Нортон - Колдовской мир. Год Единорога [сборник litres]

Вдруг откуда-то донесся звук, кажется из воздуха. Он был похож на звучание горна. Вроде бы одновременно раздался стук барабана. А может, это было слитное звучание многих голосов? Я только знал, что раньше я ничего подобного не слышал. Я снял руки со стола, положил их на резные подлокотники кресла и устремил взгляд в зал, желая выявить источник звука. В зале стало очень темно.

Звук прозвучал трижды. После этого мне показалось, что я услышал эхо, а может, и ответ откуда-то издалека. Темнота сгустилась. Я не видел даже панелей над камином, хотя ранее они были весьма заметны.

Мне почудилось, будто все здание, в которое я так бесцеремонно проник, стало меняться. Хотя я был сейчас ослеплен, вокруг совершались странные вещи. Я так крепко ухватился за подлокотники, что острые края резьбы ранили мне руки. Темнота была абсолютной. Я падал, а может, летел, а может, меня тащили куда-то… в другое место, а может, в другое время… откуда нельзя было сбежать.

Вероятно, темнота явилась результатом колдовства, и я не спал, хотя лучше бы это был сон. Я по-прежнему сидел в кресле за столом в том же огромном зале, но сейчас в нем было полно людей. Когда я пытался рассмотреть хоть кого-то из них, они каким-то образом уклонялись от прямого взгляда. Поэтому все, что я видел, представляло собой неясные очертания фигур, приглушенный цвет одежд. Лиц не удалось разглядеть ни разу. Хотя многие выглядели так же, как я, в зале были и люди необычные. Они держались непринужденно; некоторые были красивы, другие производили комичное впечатление.

Судя по всему, они собрались на пиршество. Это я скорее почувствовал, чем понял из разговоров. Они разговаривали, но я слышал лишь гул голосов, доносившийся издалека. Он был похож на рокот морских волн, разбивавшихся о берег.

Я наклонился вперед, стараясь сосредоточить внимание хотя бы на одном лице, рассмотреть его черты, но передо мной по-прежнему висела какая-то дымка. Затем я повернул голову направо, желая узнать, сидит ли кто-нибудь рядом со мной. Да, кресло было занято. В нем сидела женщина в платье цвета зрелой пшеницы. Но лицо ее и фигура представали передо мной как пятно. В кресле слева сидел мужчина. Больше я ничего не мог разглядеть.

Сжимая подлокотники, я все ждал, что они либо заметят мое присутствие, либо колдовство рассеется, либо все окружающее проявится и обретет четкость очертаний. Однако ничего не происходило. Эти неясные фигуры двигались, садились, ели, поднимали бокалы, пили и разговаривали. Все они оставались в своем мире, доступа в который у меня не было. Я мог только наблюдать.

Четкими оставались лишь рунические письмена на столе. Они находились в моем мире, прямо передо мной, и взгляд мой, по мере того как смятение усиливалось, все чаще к ним обращался. С большим усилием я оторвал руки от подлокотников и коснулся этих символов. Если они явились причиной произошедших изменений, то, может, они опять вернут все на место.

Усилием воли я выпрямил указательный палец и поднес к надписи. Началось все с того, что я обвел письмена руну за руной. Три раза. А что, если я проделаю это снова? Сжав зубы, я принялся за дело. Надпись была холодной на ощупь, словно я погрузил палец в горный ручей. Так… так и так…

Сосредоточившись, я проделал это три раза. Слух мой вдруг открылся, и я услышал голоса. Они больше не доносились издалека, а были громкими и ясными. Хотя языка я не понимал.

Я посмотрел по сторонам. Зал и все те, кто в нем находился, вышли из тени, стали реальностью. Тут были мужчины и женщины, празднично одетые. Такой роскошной одежды я никогда еще не видел, даже у самых богатых наших лордов. На них не было расписанных гербами камзолов, таких, какие приберегали для праздников у нас. Одежда на них была из мягкого, облегающего тело материала, радужная, как луговые цветы. Я видел пояса, украшенные самоцветами, широкие воротники, расшитые драгоценными камнями, на руках блистали кольца.

Волосы их были темными; у дам – высокие прически, заколотые драгоценными булавками. У некоторых женщин на голове сияла диадема. Казалось, в качестве украшения они сняли звезды с ночного неба. Мужчины тоже носили на голове обручи с единственным драгоценным камнем. Обручи эти были из золота, серебра и неизвестного мне металла красного цвета.

Рядом с возвышением я заметил женщину, напомнившую мне мою лесную волшебницу. Увидел я и мужчину с оголенным торсом. На груди его скрещивались два ремня, украшенные драгоценными камнями. На плечах эти ремни расширялись. Кожа покрыта шерстью, на лице мягкий пушок, а изо лба росли вверх и закручивались назад красные рога. Такого же цвета были его глаза. В отдалении я заметил еще такие же рога. Я уже стал приглядываться к тому, кто мог оказаться опасным чудовищем, как вдруг до меня кто-то дотронулся. Чья-то рука легла на мою.

– Верно, весеннее вино подействовало на вас, господин? У вас такой вид, словно вы никогда здесь раньше не веселились.

Говорила она тихо, но среди громких голосов я ее отлично слышал. Я медленно повернул голову и увидел соседку справа, говорившую на моем родном языке.

И кожа, и волосы ее были темными. Даже в сравнении с моей загорелой кожей ее кожа была темнее. Я был уверен, что ни ветер, ни солнце не были тому причиной. По-видимому, она была высокого роста, потому что я поднимал глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. Глаза были карими, цвета темного янтаря, высоко у нас ценимого. Брови черные и прямые. В ней чувствовалась властность человека, привыкшего повелевать. Одежда, которую я смутно видел до того, как завеса рассеялась, оказалась плащом. Она откинула его назад, взяв меня за руку. Под плащом оказалось платье цвета спелой пшеницы. Оно облегало ее пышную грудь и тонкую талию. Дополняли наряд длинные бусы из перемежающегося черного и золотого янтаря. В центре бус была подвеска, тоже из янтаря, сделанная в виде пшеничного снопа, перевязанного виноградной лозой.

На голове ее была корона из кос. Вместо диадемы или драгоценной булавки, как у других дам, лоб ее украшал янтарь той же формы, что и подвеска, только крупнее. Вставлен он был в обруч из красного золота.

Красота ее привела меня в восхищение. Она вызвала во мне такой отклик, которому здесь было не время и не место. Она была… трудно подобрать слова… как поле, готовое для жатвы (плоть моя заволновалась).

Она улыбнулась, и улыбка ее была столь обещающей, что только усилием воли я заставил себя оставаться на месте. Рука ее по-прежнему лежала на моей руке. Я сжал зубы, чтобы не поддаться порыву и не привлечь ее к себе.

Глаза ее выразили удивление. Больше чем удивление – узнавание. Уверен, в этот момент она поняла, что я не из их компании, что я посторонний, сумевший каким-то образом очутиться среди них.