Андрэ Нортон - Колдовской мир. Год Единорога [сборник litres]

Подойдя к коту, я постарался смыть самые большие пятна с его груди. Они глубоко впитались в мех. Он терпел, пока я совершал эту процедуру. Я не был удивлен тем, что он испытывал брезгливость при попытке очистить себя. Я отскреб то, что было не кровью, а какой-то более густой отвратительной жидкостью, издававшей такой запах, что я задерживал дыхание, пока чистил кота.

Гафия еще не совсем пришла в себя. Во всяком случае, она все еще меня не замечала. Мне, однако, удалось запихать в нее еще немного каши, ложку за ложкой. Я разглядел, что царапины ее, хотя и глубокие, и красные, и воспаленные, не были на самом деле ранами. Как она сумела продержаться без всяких припасов и что это за свет горел на скале, оставалось загадкой. Я начал догадываться, что она потеряла сознание от истощения и усталости. Но зов, на который я откликнулся, был вызван, как мне показалось, не тем, что, ослабев, она просила о помощи, а чем-то другим.

Имея при себе такого часового, как Груу, я чувствовал себя более уверенно с тех пор, как ушел из замка. Кот лежал теперь возле костра, лизал лапы и обдумывал, по всей видимости, собственные дела. Но теперь я знал: ему можно доверять.

Я устроил девушку как можно удобнее. Сумку я подложил ей под голову вместо подушки и укрыл своей дорожной одеждой, которую до сих пор использовал в качестве валика для плеча. Когда я потряс бутылку с водой возле уха, то понял, что вода на исходе и утром мне нужно поискать горный ручей. Возможно, в этом мне поможет Груу.

Улегшись на расстоянии вытянутой руки от Гафии, я позволил усталости взять над собою верх. Свет горел так же ярко, но не слепил глаза.

Я почувствовал, что нахожусь в самом центре источника Света. Мне без слов был задан вопрос: «Откуда ты пришел и что собираешься делать?» В ответ в мозгу моем вдруг возник символ – тот, что был тогда на моей Янтарной госпоже. Сноп, перевитый плодоносящей виноградной лозой.

Мой невидимый оппонент был явно удивлен. Мне не хотелось спорить с ним. У меня не было чувства вражды к тому, кто так безапелляционно спрашивал, по какому праву я оказался там. Меня удивила возникшая у меня способность выстраивать в мозгу подробные картины. Подвеска вдруг изменилась и превратилась в настоящий сноп пшеницы, его обвивала настоящая виноградная лоза. Мне казалось, я могу протянуть руку и отщипнуть с лозы ягоду за ягодой. Хотя я и не мог ее видеть, но чувствовал, что за мной в этот момент стояла миледи из замка. Мне очень хотелось проверить, так ли это, но головы мне было не повернуть.

Та Сила, которая заключалась в огне, сдалась. Нетерпеливое раздражение, желание поставить меня на место, осудить пошли на убыль. На смену им пришел вопрос, смешанный с изумлением. Удивление вызвано было не мной, но появлением той, что пришла мне на помощь.

Я почувствовал, как сошлись две Силы вокруг меня, через меня. Задавались вопросы, следовали ответы. Я же не понимал ничего. За исключением того, что путь мне был открыт, хотя Сила, задававшая мне вопросы, все еще была недовольна. Потом мне наконец был дарован сон, которого так желало мое измученное тело.

Я вынырнул из глубокого сна. Тело одеревенело, словно я проспал несколько лет. Посмотрел на безоблачное небо. То, что меня разбудило, продолжалось.

Четко и ясно произносимые слова, затем пауза, как бы в ожидании ответа. Снова странные слова, нараспев. Ритм речи тот же, что у бардов, когда они читали нам историю клана или выдержки из законов. Но сейчас я не понимал ни слова.

Я повернул голову. Гафия уже не лежала там, где я оставил ее накануне, а сидела на солнце, скрестив ноги. Это она произносила непонятные слова, обращаясь неизвестно к кому. Даже Груу не было рядом.

Должно быть, так на нее подействовала лихорадка. Это была первая мысль, что пришла мне в голову. Я порывисто сел. Она же в мою сторону даже не взглянула. Действительно у нее лихорадка или она угодила в очередную ловушку?

Перед нею был путеводный огонь, что горел накануне. Мне захотелось оттащить ее подальше, если только это будет в моих силах. Я увидел, что на выступе, в щелке между двумя скалами, была установлена ее лоза, вернее, часть лозы, которую в начале путешествия она изготовила из ветки.

Треть этой лозы сгорела. Пока я смотрел на нее, еще один маленький кусочек обломился и упал. Превратился в горстку золы, которую тут же подхватил и унес несильный порыв ветра. Другого топлива не было, ничего, кроме обгоревшего прута.

Гафия все сидела и произносила слова, время от времени ожидая ответа, которого я не слышал, и опять продолжала говорить. Иногда во время паузы кивала, будто соглашаясь с ответом. Один или два раза сосредоточенно хмурилась, словно желая лучше понять предостережение или совет. Действия ее выглядели вполне разумно. Я готов был поверить в то, что со мной что-то не так, что я оглох. Да к тому же я и не видел ее собеседника.

Мне хотелось дотронуться до нее, но рука не повиновалась. Я находился под сильным впечатлением, что все происходящее не иллюзия. А если даже иллюзия, то моя, а не ее. Наконец она вздохнула и приподняла голову. Я понял, что сначала она смотрела на сидящего собеседника, а теперь он встал. Она подняла руку, словно прощаясь, а глаза ее устремились вслед невидимке.

В этот момент я снова обрел способность двигаться. Тихонько взял ее за руку, и она вздрогнула в непритворном испуге. Посмотрела на меня. Глаза были осмысленными. Она меня узнала.

– Гафия, – сказал я.

Она нахмурилась и гневно отдернула руку.

– Как ты посмел шпионить! – воскликнула она.

От ее нетерпеливого жеста сумка моя покачнулась. Застежка, ослабевшая в ходе битвы с крылатым чудищем, раскрылась, и из сумки выскочила и покатилась по земле чаша человека в Рогатом венце – та, что я взял с собой из заброшенного замка. Из кубка, в свою очередь, выпал драгоценный лист лесной волшебницы.

Гафия взглянула на остановившийся возле ее ботинка кубок с изображением головы в Рогатом венце. Глаза ее изумленно расширились. Она смотрела на голову так, словно та была живая. Потом отодвинулась подальше, не сводя глаз с кубка. Я в это время подобрал лист. Кончиком языка Гафия облизала нижнюю губу. Гнева на ее лице больше не было. На его место пришел испуг. Почти шепотом она спросила:

– Где ты все это нашел?

– Это подарки, – ответил я неторопливо. – Кубок дала мне знатная леди. Она сказала мне кое-что о моем будущем.

Гафия по-прежнему смотрела на кубок. Даже под загаром было видно, как побледнело ее лицо.

– Как ее звали – эту дарительницу кубка?

Этот вопрос прозвучал еще тише. Беспокойство ее было очевидно. Она быстро повернулась и, схватив то, что осталось от лозы, держала ее так, как держит меч окруженный врагами воин.