Гаянэ Степанян - Книга аэда [litres]

Время беспощадно ускорилось. Рагдар стремительно кинулся на ристалище, чтоб не позволить, не допустить, остановить…

– Стой! Не смей! – изо всех сил кричал он, но опаздывал, безнадежно опаздывал…

Ладонь твари ударила локоть Вальдераса, и меч вошел в шею Ассанты. Упав на колени, она бросила на него последний взгляд…

Альгирд погас.

Бальвир и Нартор попытались остановить Рагдара у царского шатра:

– Он никого не хочет видеть, даже нас выставил.

– Меня не выставит. – Рагдар не замедлил шаг, и друзья посторонились.

Вальдерас бессильно сгорбился на полу, скрестив ноги, опершись локтями на колени и спрятав лицо в ладонях. Заслышав шаги, он поднял голову. Пряди, обычно скрывавшие шрам, прилипли к стороне лица, мокрой от слез, и на Рагдара пялилась мертвая глазница.

– Это я, – тихо сказал Рагдар.

Вальдерас беззвучно зашелся в рыданиях, раскачиваясь корпусом и подвывая. Рагдар с болью смотрел на друга: даже в детстве, даже жестоко избитый и униженный Нартором Вальдерас не плакал.

Рагдар сел рядом.

– Рагдар… Рагдар… Я… я не хотел! Не понимаю, как это случилось! Я уже хотел пошутить, что… Рагдар, я любил ее!

– Знаю, – тихо ответил тот.

– Не лги! Не смей! Ты знал, что я способен! Я не знал, а ты – знал! Я же с утра слышал нашептывание! Царское чутье подстрекало убить! А во время поединка – визг… Но я твердо решил, что будет по-моему… А потом… потом ты пытался остановить! А я… Я не знаю, что нашло на меня!

– Я не тебе кричал, – еще тише сказал Рагдар. – Совсем не тебе.

Пятерней Вальдерас откинул слипшиеся волосы и уставился на Рагдара живым глазом:

– Я же знал, в какой момент остановиться. И остановился, но… Не верь, я и сам себе не верю… На мгновение мне показалось, что меня толкнули под локоть…

Рагдар обнял друга за плечи и едва слышно шепнул:

– Нет более невиновного в ее гибели человека, чем ты…

– Господин Силлагорон, мы уже разобрались, почему Вальдерас и его друзья отказались от религиозных традиций. Но как же ульмийский халитар? Джарс поддержал Вальдераса из-за родства?

– Не только. После гибели Ассанты положение дел складывалось неоднозначно: все ханшеллийцы верили, что она Воплощенная. Поэтому даже ульмийцы толковали победу Вальдераса в поединке не в пользу последнего. А вот с Битвой у Трех Рек сложнее… Конечно, победить Воплощенную без помощи Запределья невозможно, но…

– Но?

– В Битве у Трех Рек Рагдар спас очень многих, не только царя. Кто же признает, что обязан своим спасением лжепророку?

– А при чем здесь Джарс?

– Рагдар спас его внучку, предложив себя в жертву Шести. Такой шаг никак не вязался с представлениями о Запределье, что, несомненно, успокаивало совесть Джарса как первого халита. Человеческие мотивы, думаю, тоже понятны. Конечно, Джарс был благодарен. Да и политика сыграла не последнюю роль.

– Политика?

– Ульмийский халитар рисковал потерять поддержку ульмийцев, объяви он Рагдара лжепророком. Его проще было сделать героем нового мифа. Не забывайте, Шесть имели скорее философское, нежели экзистенциальное значение. Урожаи и удачу в бою приносили не они.

– Неужели не нашлось халитов, которые бы руководствовались верой, а не политическими соображениями?

– Нашлись, конечно. Поэтому ульмийский халитар раскололся, и Вальдерас залил храмы Шести кровью.

После гибели Ассанты на карагартский престол взошла Кшаран. Она отказалась от договоренностей сестры с Вальдерасом.

Уныние, в которое повергла подданных гибель Воплощенной, Кшаран переплавляла в ненависть к Ульму.

– Но ульмийский ублюдок ничтожен и слаб! – зачитывали царские глашатаи с храмовых и торговых площадей Карагарта и союзных городов. – Не он, а ульмийский лжепророк обратил в бегство призванное войско! Не он, а лжепророк – угроза порядку, который установил Кшартар! Мы сокрушим лжепророка! Мы очистим земли Ульма от скверны Запределья!

– Но почему лжепророк, моя царица? Разве не Вальдерас убил Ассанту? – недоумевал первый халит Карагарта: впервые царство объявляло врагом не-царя.

– Чтоб укрепить веру в Двоих, необходимо покарать кого-то, кто вызывает ужас у моих подданных, – ответила Кшаран, не отрываясь от письма, которое обдумывала последние несколько дней. – Вальдерас – царь, до него доберемся нескоро. А вот до этого блевотыша Запределья я дотянусь.

В Ульме дела шли неблестяще, несмотря на победы. С тех пор как Ассанта призвала армию Извне, религиозный авторитет династии Тарниф стал непререкаем, невзирая на исход Битвы при Трех Реках.

Ульмийские халиты головы сломали, пытаясь разрешить парадокс: борьба за могущество Ульма противоречила воле демиургов. Победа Вальдераса в поединке означала торжество Господина Запределья, потому что разве могут быть иные Равные у Воплощенной?!

Династический брак между Ассантой и Вальдерасом позволил бы сослаться на волю демиургов о единении двух древних кровей и двух великих царств. Но Вальдерас зачем-то ее убил.

С этими мыслями первый халит Ульма, Джарс из древнего рода Мерханнов, вступил в царский теун, где его уже ждал первый амир – Бальвир Дхирам.

– А господин Кханк? Речь-то о нем, точнее, о его произведении…

– Пока без него, – уклонился от разъяснений Бальвир.

Джарс, давно отметивший про себя, что Рагдар вновь отдалился от царя, лишь вздохнул.

Бальвир предоставил Джарсу объяснять всю сложность религиозно-политической ситуации:

– Поэтому, мой царь, обе твои победы означают религиозное поражение, – подытожил Джарс свой рассказ. – И даже среди ульмийских халитов ходят разные толки… Главным врагом Карагарт объявил господина Кханка. Его нарекли лжепророком.

– Угроза Атальпас – Рагдар?! А я?! Я – кто?! – новость показалась Вальдерасу оскорбительной.

– Мой царь… Господин Дхирам, скажите уже что-нибудь!

– Вальдерас, Воплощенная Тарниф, живая или мертвая, всегда будет аргументом против тебя даже в глазах собственного халитара, – не замедлил сменить тему Бальвир.

– Звучит так, что проще самому принести себя в жертву на карагартском портале, – усмехнулся Вальдерас.

– Проще, но не правильнее. Почему бы не навязать свою игру? Смести фигурки госха, достать фишки тархи?

– О чем ты?

– Вот, прочитай, – Бальвир протянул Вальдерасу увесистый свиток.