Екатерина Кинн - Кыз-Жибек и белые птицы

Суюмхан съела это яблоко и на следующий год родила сына, которого назвали Тулегеном. А еще через несколько лет она родила еще одного сына, Сансызбая.

— А что скажешь о Бешик-мергене [15] Мерген — стрелок. ? — спросил Сарлыбай.

Каршыга вздохнул.

— Негодный он человек. Да и отец его не по уму заносчив. Не нужен тебе такой в родню.

Они перебрали уже всех знатных жигитов алты-шекты [16] Алты-шекты — племя Младшего Жуза, жетыру. , но ни один не подходил в женихи к прекрасной Жибек. Дочери хана Сарлыбая исполнилось пятнадцать, и в этом году к ней точно будут свататься. Сарлыбай любил дочь и хотел, чтобы она была счастлива. При этом нельзя было, чтобы отец ее мужа получил большое влияние, а муж не должен потеснить сыновей Сарлыбая.

— Надо искать женихов в других родах жетыру, — сказал Каршыга. — Заодно и к себе привяжем род жениха.

— Чего там искать, вот Бекежан есть, — покачал головой хан. — Он аргынец [17] Аргын — племя Среднего Жуза. , батыр, каких мало.

— Жибек он не по нраву.

— Сам знаю. Ты, Каршеке, подумай еще, где найти моей Жибек жениха.

Каршыга думал долго — и день, и два, и десять. Он был Сарлыбай-хану другом с детства, потом визиром его сделался, смотрел за табунами коней — девять тысяч коней было у Сарлыбая, большое богатство в степях Ак-Жаика. Потом взял он свой кобыз, сел на коня и отправился в путь.

Стоянка понравились Каршыге — юрты красивые, всюду порядок, жигиты молоды, с хорошим оружием все и в хороших чапанах, а кони — ах, какие кони паслись в стороне от дороги! Каршыгу встретили учтиво, но к предводителю вести не спешили.

— Подожди, почтенный, к чему спешка? — сказал старший среди них.

Тут из белой юрты донесся звук домбры, и Каршыга понимающе улыбнулся — что ж, ради такого кюя можно и подождать. Тот, кто играл на домбре в юрте, несомненно, был человеком одаренным — другой не смог бы так перелить в музыку своей тоски, томления по несбыточному. Каршыге было знакомо это чувство, только был он уже немолод и считал, что сердце его давно остыло. Но неведомый кюйши словно раскрыл двери его души и выпустил наружу тоску по несбывшемуся. Музыка смолкла.

Каршыга утер глаза рукавом и поднял голову. В дверях юрты стоял юноша в туго подпоясанном синем чапане. Если бы не тонкие усики тенью над верхней губой, его можно было бы принять за деву-жигита из войска Гулаим. Каршыга посмотрел на него повнимательнее и понял, что это и есть человек, которого он искал.

— Салам тебе, почтенный, — сказал юноша, приблизившись. — Что привело тебя ко мне? Я Тулеген, сын Базарбая из жагалбайлы.

— Не думал я, что Тулеген, раздающий иноходцев, еще и столь искусный кюйши.

Молва не обманула — этот пришелец из жагалбайлы был хорошего воспитания и не заносчив. И гостя принял как положено — усадил на лучшее место, поднес кумыса, расспросил о благополучии жен, детей и стад. И слушал внимательно, не делал вид учтивости ради. Из ответов его Каршыга понял, что у Тулегенова отца Базарбая, хоть он и не хан, те же обстоятельства — и сына надо женить, и не хочется родниться с теми, кто зарится на богатство, и жену любимому сыну навязывать не нравится. Вот и поехал юный Тулеген к берегам Ак-Жаика искать себе невесту.

— А почему к нам-то, не к соседям? — спросил Каршыга, утирая руки после бешбармака полотенцем.

Вместо ответа Тулеген взял в руки домбру.

И вновь ощутил Каршыга, как слезы к глазам подступают.

— Поедем со мной, — сказал он Тулегену. — Я покажу тебе девушку из твоей песни.

Тулеген уехал с ним один, всех жигитов своих оставил, только домбру взял с собой да лук со стрелами. Старший попробовал ему возразить, Тулеген сказал лишь:

— Не ездят в гости без приглашения с дружиной, не сватаются с жигитами за спиной. Ничего нам не грозит во владениях хана Сарлыбая, а будет мне нужно что — пришлю вам весть.

Понравилось это Каршыге. И сам Тулеген ему понравился, теперь лишь бы пришелся он по сердцу Жибек.

Подумав, Каршыга поехал не прямо к ставке Сарлыбая, а встречь откочевке. То и дело попадались им кочевья разных родов — ехал во главе важный бай, следом — его сыновья и жигиты, поодаль, чтобы не глотать пыль из-под копыт их коней, неспешно ехали арбы жен и дочерей. Вот выглянула из арбы девушка — шестнадцати лет, бела лицом, стройна, луну затмит красотой.

— Это ли та девушка, о которой ты мне говорил? — спросил Тулеген.

— Нет, — ответил Каршыга.

Снова поехали они. Небо тут было как опрокинутая голубая чашка, а солнце — нежней, чем в краях между Актенизом и Каратенизом, и степь цвела гуще и дольше, не так скоро выжигало ее солнце.

Еще одну откочевку встретили — едет окруженная жигитами арба, занавески золотом расшиты. Выглянула из-за занавески девушка — стройна, косы черные в руку толщиной, сама как весенний цветок.

— Это ли та девушка, о которой ты мне говорил? — спросил Тулеген.

— Нет, не она, — ответил Каршыга и улыбку в усы спрятал.

Так ехали они, и красавицы разглядывали путников и улыбались им. Хорош был Тулеген верхом на сером иноходце, правдивы были слухи о пришельце с юга. Тулеген уж и не спрашивал, та ли это девушка, просто приветствовал встречных, как обычай велит, да улыбался в ответ.

Наконец догнали они караван Сарлыбая.

— Скажи мне, о Каршыга, кто эта женщина, что едет во главе каравана на рыжем иноходце, быстром, словно ветер? — внезапно спросил Тулеген.

Каршыга спросил:

— Неужто ты влюбишься в замужнюю?

Она ехала во главе кочевья — строгая, статная, в одежде, расшитой золотом, в белом покрывале из китайского шелка. Жигиты слушались ее беспрекословно. Следом за ними на сотне верблюдов везли сундуки с золотой казной, исфаханскими коврами да дорогой утварью.

— Посмотри, Каршыга, как сияет ее лицо! — сказал Тулеген. — Она словно стальной клинок, что не сломится от невзгод. Хоть она и не юна, но подобна розе и полна достоинства. Если есть у нее дочь, к ней бы я и посватался.

Каршыга рассмеялся и сказала:

— Это Ак-Жунус, байбише хана Сарлыбая. Поедем, я представлю тебя ее дочери Жибек.

Каршыга с детства знал Жибек, сам учил ее играть на домбре и кобызе, и любил ее, как дочь, которой у него не было. Все любили Жибек — у нее был добрый нрав, она была необыкновенно красива, но не заносчива. Это хорошо, думал Каршыга, что юный Тулеген не только смотрит, но и видит.