Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Меч. Имперский клинок. Черный как смоль, острый, как его улыбка.

Я помнила, как они пускали мне кровь.

Не зная его, ты скажешь, что он красив.

А когда узнаешь – что он чудовище.

– Эй, подруга.

Эта улыбка, зазубренный светлый шрам, ею притворяющийся, стала шире, и он заговорил голосом, который заставлял стольких людей верить, что он человек. У него, у этого голоса, были пальцы, крошечные и тонкие, чьи коготки вонзались мне в кожу, пытались утянуть в темноту, к холодному камню и фиолетовому свету.

Но я никуда не собиралась.

– Эй, Креш. – Я окинула его пристальным взглядом. – Неплохо выглядишь.

– А ты выглядишь… – Мои шрамы заныли под его ответным взглядом. – …помято. Как там жизнь внизу, милая? Тяжко приходится?

– Могло быть и хуже, – отозвалась я. – Я могла жить в Старковой Блажи.

На лице Креша отразилось краткое замешательство. Потом, как только он вспомнил название, тела, смерть, его жало от ухмылки чуть не треснуло. И он снова рассмеялся тем смехом.

Тебе уже доводилось его слышать. Всем доводилось.

Хихиканье жестокого ребенка, который пинает собаку и лжет родителям в лицо. Смешок мужчины, который знает, что женщина не должна говорить ему «нет», если она не хочет лишиться зубов. Сдавленное ржание бандита, который убеждает своего пленника, что хочет только денег.

И от него у меня запылали шрамы.

– Видела, значит. – Голос Креша сочился восторгом. – Или только оставшееся месиво? – Он покачал головой. – Несуразное зрелище, чтобы его оценить, нужно узреть весь спектакль.

Креш вскинул руки. Напрягая мышцы, лениво описал в воздухе круг, обрамленный золотом волос, словно нимбом.

– Ах, Сэл… Сэл, Сэл, Сэл… – Мое имя капало с его губ, словно кровь из недостаточно прожаренного мяса. – Если бы ты только была там, если бы ты только видела. Небо стало черным как смоль, и только крошечная точка света, что росла все шире и шире, подобно пасти. Сама земля содрогнулась в ожидании. И песнь… – Он зажмурился, содрогнулся. – Мне больше никогда не услышать ее столь чистой.

– И люди, Креш?

Небрежный полет плавно остановился. Креш перевел на меня насмешливо-недоуменный взгляд.

– Люди?

– Люди, которых вы сгубили, – ответила я. – Люди, которых Враки принес в жертву своей интриге.

– Сгубили… – Он попробовал слово на вкус, не совсем понимая его значение. – Ах да. Ноли, полагаю, сочли происходящее довольно пугающим. Столько света и шума. Некоторые пытались бежать за помощью и все испортить. Но далеко не ушли. Никогда не уходят.

Я вспомнила ужас, отпечатавшийся на лицах людей Старковой Блажи. И невольно задумалась, сколько из них подняли голову к небу и увидели ту усмешку, которую я вижу сейчас.

Усмешку, которую я видела, когда лежала на холодном камне.

Усмешку, за которой следовал злой смех.

Усмешку, в которую я решительно намеревалась всадить пулю.

– Слушай, Креш…

Я собиралась его убить. Я собиралась его прикончить. Но сперва…

– Так вот что тебе приказал Враки?

Сперва я причиню ему боль.

Усмешка исчезла. И дело было даже не в словах. Мужчины вроде Креша не слышат слов; для них это только шум. Они ловят звуки, которые их будоражат: испуганный писк, отчаянные мольбы, сокрушенные рыдания.

А мой сдавленный зевок уж точно не имел к ним никакого отношения.

– Креш, мать твою, Буря, – продолжила я. – Первый, кто примкнул к Заговору против Короны. Маг, что сносил башни революционных фортов одним вздохом и летал быстрее, чем их механизмы изрыгали пламя, опустился настолько, что гоняется за горожанами. – Я цокнула языком. – Скажи-ка, кого было сложнее поймать? Детей или старух?

– А не надо бежать, – процедил он сквозь зубы. – Они были нужны для плана Враки, ему нужен был я! А они облегчили бы свою участь, если бы только…

– Ох, да брось, ты серьезно обвиняешь их самих? – Я фыркнула. – Ты, столь талантливый мастер неба? А я-то думала, ты тут о славных делах говоришь.

– Славных! – возмутился Креш уже пронзительнее. – План Враки, призыв… он во мне нуждался! Он не преуспел бы без меня.

– М-да?

– Он доверил мне наисложнейшие задачи.

– О, держу пари, – отозвалась я. – И еще держу пари, что все они держали тебя подальше от призыва.

Такие, как Креш, привыкли, что их боятся. Привыкли, что при виде их трепещут, в страхе ждут их нового шага. Их можно избить, ранить пулей или мечом. Даже убить.

Но если хочешь причинить настоящую боль…

Все, что нужно, – изобразить скуку.

И так он разболтается достаточно, чтобы рассказать мне нужное…

– А что ты об этом знаешь?

Ну, перебивать его я не собиралась.

– Ты, – выплюнул Креш, – которая барахтается в нечистотах вместе с нолями, цепляется за их металл, делает за них гнусную грязную работу. Что может знать об амбициях такая, как ты? О том, что задумал Враки?

– Ровно то же дерьмо, – ответила я. – Те же глупые ритуалы, бессмысленные убийства. Можешь сколько угодно рассуждать об амбициях, но все равно останешься злодеем из грошовой оперы.

– Он во мне нуждался, в моей силе, в моей милости. Без меня его план обречен на провал.

Я почесала задницу.

– А все это он говорил тебе до или после слов о том, какой ты хорошенький?

– Тебе-то какая разница, Сэл? Заделалась защитницей нолей? Покровительницей слабых и невинных? – Злость, исказившая его черты, отступила, сменилась жестокой, вырезанной на лице улыбкой. – Почему тогда тех не спасла? Может, даже вышло бы.

И следующие слова он вытянул, словно клинок из ножен.

– Если бы ты могла лететь.

Мои шрамы вспыхнули. Ноги как будто превратились в каменные гири, приковавшие меня к земле, и я остро ощутила тяжесть собственного тела. Как и он.

Всякий мальчик когда-нибудь поддается жестокости: как муравей корчится, если ему оторвать лапки, сколько камней нужно, чтобы убить птицу с поврежденным крылом.

Жестокость приносит им радость. Дает почувствовать силу. Вызывает желание испытать все это снова. И снова, и снова. Я не собиралась доставлять ему это удовольствие.

Я встречала полным-полно мальчишек, что притворялись мужчинами. Я знала, как ранить и их.

– Ну капец, Креш, – хмыкнула я. – Сдается, чтобы тебя остановить, мне придется просить Враки скомандовать тебе «сидеть».

Улыбка пропала. Лицо сморщилось.

Если ранить мужчину, он утратит три вещи.

– Ты что, блядь, мне сказала?!

Первая – приличная речь. Он мигом бросит все вычурные словеса и выскажет то, что на самом деле у него на уме.

– Прошло несколько лет, Креш, но этого мало, чтобы ты успел разучиться лаять по указке Враки. – Я тоже сверкнула улыбкой. Понадеялась, что попала по больному. – Вот зачем ты здесь? Так хотел повидаться?

– Я здесь, чтобы тебя прикончить, – прорычал Креш. – Враки просил…