Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Отвратительная смерть. Болезненная. Медленная.

Даже порадовало, что приключилась она не со мной.

– Теперь видишь, Какофония?! – заорал он, занося ногу, чтобы пнуть мое тело. – Видишь, что бывает, если пойти против Враки?!

Он ожидал, что ударит тяжелый мешок с костями. Но ботинок пролетел сквозь него, и Креш чуть не шлепнулся на задницу. Он моргнул, попытался пнуть снова, но обнаружил на месте плоти лишь воздух. Сощурившись, наступил ботинком в лужу крови.

Тот остался чистым.

Креш поднял взгляд на трубы, увидел, как к одной из них припал Некла, чьи глаза слабо светились фиолетовым, услышал едва различимый шепот песни Госпожи. А потом уставился на борт корабля, где стояла я.

Уставился с таким выражением… как будто…

Ну, тебе доводилось делать вид, будто ты бросаешь собаке мячик, а на самом деле он остается у тебя?

Вот типа того, только убийственнее.

– Шельма!!!

У Креша перехватило дыхание. Ветра вскинулись, сорвали его с места, вновь соткали вокруг него смерч.

– Ты!.. гребаная!..

Небесников иногда называют любимцами Госпожи. Им дарована сила полета, скорости, самого ветра, что несет их, смеющихся, над всем сущим. А цена?..

– Я!.. убью!..

Дыхание.

С каждым призывом чар оно дается труднее. С каждым полетом его остается меньше. Самым осторожным мастерам неба за всю жизнь удается отделаться лишь малыми нарушениями дыхания.

– Ты!!!

Однако Креш – не из осторожных.

Он с криком запрокинул голову. Его глаза вспыхнули лиловым светом. Песнь Госпожи, перекрывая вой урагана, заполнила небеса.

Ветер встал вокруг Креша стеной, поднимая его все выше. Обломки, искореженный металл, капли крови взвились вместе с ним, окружая его вихрем железа и агонии.

Креш вскинул руку. Великий порыв, подчинившись, пронесся по крыше и, словно кулак, ударил Неклу. Тот с криком, который тут же унес ветер, кувырком полетел за борт.

Я бы помогла, но пока была немного занята.

Креш уставился на меня. Его улыбка ужасала. Пусть я почти не слышала его за ветром, внутри урагана раздался звук, до боли напоминающий его смех.

Но я не вернулась в то место. Не увидела фиолетовый свет и свою кровь в воздухе, не услышала голос, шепчущий «Прости» из холода и мрака.

Я думала лишь о револьвере в руке, гуле ветра и словах, что сорвались с губ.

– Эрес ва атали .

Креш заложил вираж. Нацелил на меня скользкий от крови клинок. И ветер взвыл, неся ко мне Креша скоростью самой стремительной птицы.

Я не сдвинулась с места. Я подняла Какофонию. Прицелилась.

Выстрелила.

Патрон вылетел в небо никчемной крошечной молнией, которая быстро потухла. Я на мгновение задержала дыхание, отвела взгляд.

А потом мир взорвался тенями и светом.

Ибо в него беззвучным криком пришла великая золотая вспышка. Желтые лучи пронзили туман, пронзили мрак, пронзили саму ночь. Даже отвернувшись, мне пришлось зажмуриться. Несколько несчастных Пеплоустов, которые еще не умерли, заорали, ослепленные. Но я почти их не слышала.

Все заглушил Креш.

Свет ударил ему прямо в лицо. Креш завопил, лишаясь глаз, ему вторил вихрь. Он завертелся волчком, потеряв власть над полетом и ветром.

Он бросился в атаку наугад. На краткий миг стал тем безумным ураганом, что убил сотню человек.

А потом врезался в дымовую трубу.

Его отбросило от металла, и он рухнул, неподвижный, на крышу. Ветра ослабли до стона, горького плача по человеку, что по ним скользил. Они, угасая, окружили его тело, словно умоляли подняться.

Поэтично, сказала бы я.

Если бы, конечно, была способна думать не только о том, что нужно довести дело до конца.

Звук ветра траурно умолк. Вихрь медленно, как будто неловко, застыл, смертоносные деревяшки и железяки с грохотом падали вниз безжизненными обломками. И в воцарившейся тишине я расслышала, как гордый голос застонал.

Я извлекла из ножен Джеффа. Кажется, Кэврик что-то говорил у меня за спиной, что-то про осторожность. Или, может, это была Лиетт. Не знаю.

Я слышала только, как одиноко стучали мои ботинки по металлу крыши, как взводился курок, как хрипел Креш, тщетно пытаясь подняться на ноги.

Когда люди задирали головы, чтобы увидеть Креша по прозвищу Буря, они видели черную молнию с небес, смеющегося бога, который упивался их страхом. На земле, впрочем, он был лишь тощим пацаном со слишком длинной гривой и слишком узкими штанишками. Он трясся, содрогался всем телом. Голос его стал безрадостным, тихим.

– Не… не так… – прохрипел Креш и поднял руку. – Я не… могу… умереть… вот так…

Никаких тебе «пожалуйста», никаких «пощади». Такие, как Креш, не умоляют. Такие, как Креш, не просят. Они берут. А когда больше не могут брать, они делают то, что и все остальные, когда их призывают к черному столу.

– Я могу… рассказать…

Они торгуются.

– Враки… Гальта… Тальфо… – Имена, которым он когда-то давал клятвы, падали с его побелевших уст и оседали грузом. – Я могу рассказать… где… как… – Он взмахнул рукой. – Позволь мне… встретить смерть иначе. Ты… ты победила…

– Похоже на капитуляцию, – шагнул вперед Кэврик. – На этих именах много крови. Он очень поможет. – Младший сержант уставился на меня так пристально, что я ощутила его взгляд всеми своими шрамами. – Возьми его в плен, Сэл.

Возьми его в плен.

Словно он всего лишь преступник. Словно он не смеялся тем смехом. Словно его не было там той темной ночью.

– Сэл… – шепнул Креш. – Пожалуйста. Я расскажу… расскажу все.

– Ты спасешь множество жизней, Сэл, – вторил Кэврик.

Верно. Я могла.

И эти имена обагрены кровью. Они убили многих и убьют еще больше. А я могла спасти.

– Сэл.

Ветер утих, и ее голос прозвучал слабо. Я развернулась, увидела. Лиетт смотрела так же, когда вытащила меня из воды. В ее глазах не было гнева. Только страх. Но тогда это был страх, что я ранена, что я умираю, что она вот-вот меня потеряет.

Сейчас в ее глазах плескался страх, что это уже свершилось.

Я взглянула на Креша, на задыхающегося, хрипящего мальчишку, тянущего ко мне руку, позабыв про бесполезный черный клинок. Я задержала взгляд на его кромке, вспоминая, как на нем выглядела моя кровь.

У каждого имени в моем списке был такой же черный клинок.

Я могла бы выяснить, где их искать, если бы отпустила одного. Я могла бы отправиться по их следу, вычеркнуть их, если бы позволила одному из них встать. Я могла бы сказать Крешу, что согласна, что оставлю его в живых.

Но…

– Сэл, что ты делаешь?

Я ни за что не позволю трепаться, что Сэл Какофония – лгунья.

– Стой! – крикнул Кэврик.

Я его услышала.

Когда занесла клинок.

Когда обрушила его вниз.

Когда проткнула горло Креша насквозь.