Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Враки вернулся к Плевелам.

А значит, придется и мне.

Я окинула Йенталь взглядом. Туманный покров, который соткал Некла, удалялся вниз по течению, «Усталая мать» во всем своем внушительном великолепии постепенно растворялась в дымке. Гроза, возвестившая о явлении Креша, обернулась едва слышным рокотом грома и моросью.

Ну, по крайней мере, сырость не погасит мой костерок. Я, не теряя времени, смяла послание и бросила его в огонь – такова этика нашего ремесла.

Затем я вытащила из кармана потрепанный пергамент, посмотрела на длинный выцветший список имен. Склонилась, закрывая лист от дождя, достала перо и жирно зачеркнула два слова.

Креш Буря

Посмотрела на нее, эту короткую линию, рядом с двумя другими, уже потускневшими. Они напоминали шрамы, как у меня на теле, черные линии, повествующие свою черную легенду. Из списка на меня смотрели еще тридцать имен, задумчиво, словно вопрошая, вспоминаю ли я о них, как прежде.

Я закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Свернула лист, убрала во внутренний карман плаща. Ладонь мимоходом скользнула по рукояти Какофонии; его жар сменился теплом, приятно согревающим среди непогоды. Он остался удовлетворен схваткой.

Ну, хоть кто-то.

Я ни о чем не сожалела. Креш должен был умереть, и на это была масса причин. И дело даже не в том, что я ощущала пустоту. Любой, кто скажет, что месть опустошает, просто недостаточно ради нее старался.

Дело в том, что я ощущала… бессилие.

Все свершилось каких-то несколько часов назад, а я уже едва могла вызвать в памяти его лицо. Страх в глазах, дрожь губ, когда он меня умолял. Даже когда я проткнула ему глотку мечом, я все еще видела его ухмылку. Все еще слышала его смех. Все еще помнила темное место, куда он меня переносил.

Как будто он и не умирал вовсе. Или остался недостаточно мертв.

Задумалась – а будет ли когда-нибудь достаточно? Все они?

Джинду?

Этот вопрос меня и опустошил. Но лишь потому, что я знала ответ.

Капли дождя стали крупнее. Огонь плюнул искрами, зашипел. Я вернулась к берегу реки, где стоял Вепрь, холодный, безмолвный, словно склеп. Без рвущегося из двигателей пламени он походил на оболочку давным-давно сдохшего жука, уродливую, пятнающую равнины металлическую хворь.

Забавная штука с оружием: когда вокруг некого убивать, ты начинаешь замечать его уродство.

Я подошла к двери, дважды стукнула. Тишина. Дождь просочился под палантин, к рубахе. Я выругалась под нос и снова заколотила в дверь. Она открылась, когда я вымокла почти до нитки.

– Твою ж мать, – прорычала я, – ты там что, марафет наводил?

Извинение бы не помешало. Сарказм – тоже сойдет. Ответное ругательство – в принципе, заслужено.

Но Кэврик молчал. Он просто стоял на пороге, глядя на меня сверху вниз пустыми глазами. А потом тихонько вернулся к панели управления.

Я заворчала, но не стала возмущаться дальше и закрыла за собой дверь. Стянула палантин, разложила его на скамейке сушиться. Тронула край рубахи, подумав, не отправить ли ее туда же. Передумать заставила не скромность – скорее, боль в руках и спине. Сырость никогда не шла моим шрамам на пользу. Как и жара. Как и любопытные взгляды.

Как у Лиетт. Кэврик повернулся ко мне спиной, но от ее взгляда я не могла скрыться. Она следила за каждым моим шагом, словно я вдруг стала чужаком, опасным существом, выползшим из дождя. Может, так она и считала.

И часть меня – злобная, желчная часть, которая пряталась после той ночи, – хотела поинтересоваться, сломано ли это создание тоже, нуждается ли в починке.

– Снаружи – полное дерьмо, – сказала я вместо этого. – Даже с таким сильным двигателем он увязнет в грязи. Подождем до утра. А к тому времени и Конгениальность притащится с охоты обратно.

Кэврик не сказал ничего, что заставило бы меня напомнить ему, у кого тут револьвер больше, так что, судя по всему, с планом он согласен. Я подняла взгляд и увидела, как младший сержант смотрит через стекло на дождь, выстукивающий по каркасу Вепря железный ритм.

– И да, я знаю, что обещала отпустить тебя на волю, как только переговорю с Пеплоустами, – продолжила я. – Но выяснилось, что твои услуги понадобятся еще для одного дельца. Мне нужно на север, как можно быстрее, к…

Слова застряли в горле, перед глазами потоком пронеслись образы. Пламя, огонь, обугленные тела, небеса без звезд, ветра, воющие полными ненависти голосами. Я думала, эти образы буду видеть лишь во снах. Что мне никогда больше не придется возвращаться к ним наяву.

– К Плевелам, – наконец произнесла я; слова отдавали гнилью.

Кэврик не оглянулся. Забавно, я определенно ожидала хотя бы возмущения. Однако он все так же сидел и смотрел в окно. Я осмелела.

– Знаю, там опасно. Но ты не волнуйся, тебе не придется забраться дальше нужного. – Я помолчала, усмехнулась. – Ну, если ты сам захочешь, конечно, останавливать я не стану. Но мне, возможно, сперва понадобится глотнуть винца и…

– Ты его убила.

Он сказал это так тихо, что я едва расслышала за шумом дождя. Забавно, впрочем, что именно это и привлекло мое внимание. Голос принадлежал человеку невинному. А таких в Шраме не найти.

– А?

– Ты его убила, – повторил Кэврик. Медленно обернулся, не вставая с места, уставился на меня пустым взглядом. – Он умолял о жизни, а ты его убила.

А-а. Так вот что его так расстроило.

Собственно, я уже тебе говорила, что Кэврик хорош собой. Даже лучше, он… великодушен. Глаза его, даже столь опустошенные, как тогда, все равно казались мягче, добрее, нежели все, что мне доводилось видеть в этих краях. И я не горела желанием отнимать у него это свойство.

Однако дерьмо, даже благоухающее, я не была готова глотать.

– Да. – Ответ прозвучал коротко, рублено. – Убила.

– Как животное. Ты его выпотрошила.

Я поискала остроумную фразочку. Не нашла. С губ сорвалось, о чем я даже не думала.

– Он и был животным.

– Он был человеком.

– Ты видел, как я убивала массу людей.

– Они не стояли на коленях, – шепнула позади меня Лиетт.

– Он всего лишь выглядел как человек, – прорычала я. – Самые жуткие звери всегда притворяются людьми. – Я фыркнула. – Что, нужно было оставить его в живых?

– Да! – Кэврик поморщился. – Нет… то есть не знаю. Он убийца и скиталец, да. Но он сдавался, он предлагал сведения. Не надо было так… так…

– Да, – сказала я. – Надо было. Я убила не человека. Я убила Креша Бурю.

– Он все равно был…

– Он все равно был Крешем, мать его, Бурей, – ощерилась я. – И до этого он был Крешфараном ки-Назджуна, самым невменяемым мастером школы магии, известной своей невменяемостью. Он призывал ветра такой мощи, что они сдирали с революционеров шкуру заживо и разносили их кровь на двадцать миль вокруг. Он гонялся за обитателями, пока у тех моча по ногам не начинала стекать, пока у них не пересыхало во рту, и вырывал их дыхание из легких. И все это он делал во имя Империума…