Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Прости за клише, но если я чего и боюсь, то неизвестного.

Не возвышенного, грандиозного а-ля «Что же с нами случается после смерти?» неизвестного – уж это я знала наверняка. Нет, я страшусь того, что вонзается как холодный нож в живот. Ощущение, от которого сводит нутро, когда ты понимаешь: что-то не так, но голова и сердце сговорились обмануть тебя, заставить верить, что все в порядке. То ощущение, знание, что случится нечто плохое, просто ты еще не понимаешь, что именно тебя ждет…

Или кто тебя ждет.

Вот чего я страшусь.

Я сдерживалась изо всех сил. Заставляла сердце биться ровно, голову – мыслить ясно. И оба они твердили то, что нутро уже знало: нельзя следовать тропе и надеяться, что я найду выход прежде, чем что-нибудь найдет меня. Надо рискнуть.

И возможность представилась, как только я подняла взгляд.

Под лучом серебристого света, посреди прогалины над молчаливыми серыми братьями возвышалась скала. Великолепная возможность осмотреться, куда я вообще забрела.

Или попасться на глаза тому, что там шныряло, чтобы оно поползло следом, напало, убило, без церемоний расчленило, выпотрошило и/или сожрало, все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Но эй, ты ведь меня знаешь. Я женщина оптимистичная.

Я подкралась к скале, которая оказалась достаточно щербатой, чтобы можно было на нее залезть. Вскарабкалась, всей кожей ощущая свою уязвимость на свету. И все-таки я не сказала бы, что рисковала зря.

Сверху открылся вид на оплетенную пещеру. Металл блестел на свету, тянулся к теням серебристыми изящными пальцами. И тени, застенчивые, невзрачные, тянулись в ответ, нежно обнимая сверкающие искры.

Красивое зрелище, не могла я не признать, пусть надо мной и висела смертельная угроза.

Но и вполовину не такое красивое, как то, что я увидела у дальнего края пещеры.

Не заметила бы, если б не слабая игра света и мрака. Там, у стены, тени сгущались сильнее. И, сощурившись, я увидела, что это не просто тень – это дыра в полу.

Путь наружу. Или в никуда. Но путь. Единственный, который мне оставался.

Я полезла вниз, сдерживая ликование, но все-таки не могла хоть немного не порадоваться. Я почти выбралась отсюда. А там будет не так уж сложно выследить Гальту, всадить ей в голову пулю, вернуть список и вычеркнуть имя.

Дела, кажется, пошли в гору.

И это объясняет, почему, как только я спрыгнула на землю, на прогалину ступила тень.

Высокая, тощая, изогнутая, словно усохшее дерево, она брела вперед на неверных ногах. Повернула отвисшую голову к лучу света и голосом, вырвавшимся из сухих губ, прохрипела:

– Э-эй…

Я хотела бы сказать, что это был человек.

Почти человеческого роста, почти человеческого телосложения, на двух ногах. Хотела бы сказать, что тут ничего необычного, просто очередной злобный мужик, которого мне придется прикончить. С мужиком-то я справлюсь.

Я неплохо научилась их убивать.

От мужиков кровь не стынет в жилах.

Не знаю, как еще его описать. Оно стояло у границы света усохшей, хрупкой тенью. И даже не глядя на него, я ощутила, как моя кровь обращается в лед. Тот нож, засевший внутри, провернулся, послал волну холода по телу, лишая возможности шелохнуться.

Если шелохнусь, оно увидит.

Оно помотало головой туда-сюда, и этот жест выглядел… неправильно. Голова дергалась, покачивалась неестественно, как чайник на палке. Оно что-то искало? Или просто так двигалось? Или пыталось придумать, как получше меня убить?

– Э-э-эге-е-е-е-ей!. .

И если от его вида у меня застыла кровь, то от голоса чуть, на хер, сердце не остановилось. Он был неправильным, совершенно неправильным, словно блеющая овца пыталась произнести человеческое слово. Я не могла понять, зовет ли оно кого-то, приветствует или просто вопит.

Оно снова покачнулось, встало ко мне спиной. Я решила еще раз рискнуть.

Нашла в себе последний клочок тепла, заставила его перенести меня за скалу. Прижала к груди Какофонию, как дитя любимую куклу. Он горел в ладони, и в другой раз это ощущение меня снова испугало бы. Но не тогда.

Тогда он был мне нужен.

Я зажмурилась. Смотреть на эту фигуру, похожую на иссохшее дерево, было невыносимо, даже думать о нем было невыносимо. Но стоило расслышать шаркающий шаг, как я уже не могла думать ни о чем другом.

Шаги. Голос.

– СЛАВА!

Из блеющего, квакающего рта вылетело единственное слово. Но эхо его не подхватило. Пещера хранила молчание, словно боялась перечить этому существу.

– …слава… слава р… славаславаславаСЛАВАславаславаслава… р… Рево… Рево… слава р…

Оно разговаривало? Кричало? Бормотало? Я не понимала. Слова выскакивали неуверенно, словно существо пыталось догадаться, что же они означают, прочувствовать их смысл.

– …утро десятого… срочно. СРОЧНО. Плетьплетьплеть… личность. Слава… скажи жене… жене… женеженеженежене… скажи жене… Долгих лет. Женелетлетженеженелет.

Не знаю, как я понимала его речь. Как вычленяла слова из безумной, блеющей тарабарщины, что лилась из его рта. Но я их разбирала.

И тут до меня дошло.

– …слава… р… р… Революции…

И если сперва кровь обратилась в лед, теперь она запылала огнем. Меня охватила паника, древний животный страх, который продолжил в нас жить, даже когда мы выстроили города, бурлил в венах, умоляя бежать, кричать, упасть и забиться в рыданиях.

Что б меня драли, я поняла, что это за существо.

Может, это инстинкт придал мне храбрости выглянуть из-за скалы, стремление увидеть врага. Может, это страх подсказывал, что нужно знать, где враг, чтобы сбежать от него. Но, думаю, в глубине души я понимала – это было нездоровое любопытство.

Я никогда не видела Скрата вблизи.

Он стоял посреди прогалины, под серебристым светом. И это был мужчина.

Вернее, когда-то им был. Высокий, смуглый, обнаженный – за исключением потрепанного синего мундира. С головой, двумя руками, двумя ногами. И это все, что осталось в нем человеческого.

Его конечности усохли, вывернулись, изогнулись под неправильными углами, отрастив лишние суставы. Тело тряслось, содрогалось, покачиваясь с ноги на ногу, словно он не привык стоять. А голова… голова была задом наперед, словно кто-то взял его за подбородок и нос, а потом растянул их в разные стороны. Челюсть отвисла, открывая месиво из обломков зубов и извивающегося языка. Глаза повылезали из орбит и бешено вращались, не мигая.

Существо выглядело так, словно натянуло человека как костюмчик, но так и не сообразило, как же он должен сидеть.

– Скажи моей… моей жене… женеженежене… Долгой жизни… Генералу… утром десятого…

Оно говорило, не шевеля губами. Оно изрыгало слова из глотки, свесив язык. Меня передернуло.