Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Только теперь, с большим запозданием, я понимаю, что все это не слишком похоже на бесстрастное изложение фактов, которое, надо думать, имелось в виду под письменными свидетельскими показаниями, но, на мой взгляд, описание происшедшего получилось абсолютно точным, а составила я его, будучи осведомлена: в случае приобщения сих показаний к делу сознательное включение в оные сведений ложных или недостоверных карается по закону.

Одри Кэмхерст

5 акиниса 5662 г.

Итак, старания партии Мэрни, как многие и предсказывали уже не один день, завершились победой: мистеру Генри Кеффорду пришлось оставить пост спикера от оппозиции в правительстве Ее Величества. Таковы последствия «скандала вокруг табличек», в ходе коего была неопровержимо установлена связь супруги мистера Кеффорда с известным контрабандистом, подпольным торговцем антиквариатом Джозефом Дораком, с взрывом на Эмминдж-стрит, с убийством вождя адамистов Захарии Холлмэна и с подделкой древнего драконианского текста, призванной дискредитировать драконианский народ в глазах человечества в преддверии Фальчестерского Конгресса, открывающегося через два месяца.

В настоящий момент полиция отрицает намерения предъявить мистеру Кеффорду обвинения в уголовных правонарушениях, однако он был вызван в Сыскное Бюро для допроса касательно деятельности супруги. В последней речи перед Синедрионом мистер Кеффорд заявил, что ни сам он, ни его супруга ни в чем дурном не виновны, а все обвинения в ее адрес назвал «надуманными» и «политически ангажированными». После отстранения мистера Кеффорда от должности и утверждения мистера Руперта Сторрса в качестве его преемника мистер Эдвард Диринг зачитал Синедриону ноту правительства Ахии по поводу мошеннических действий Марка Фицартура, лорда Гленли, согласно слухам, совершившего подлог, инсценировав свою недавнюю находку в Каджре. Затем мистер Диринг предложил вынести лорду Гленли порицание, и его предложение было принято большинством голосов (пятьдесят пять процентов против сорока пяти).

Связаться с миссис Кеффорд нашим корреспондентам по-прежнему не удается. Как полагают, будучи освобождена из-под стражи под залог, она спешно отбыла в родовое поместье Рилль.

Эту встречу я откладывала на будущее не один день. Однако трусость – дело скверное, и вот сегодня я наконец-то отправилась в тюрьму, повидаться с Аароном Морнеттом.

В свое оправдание могу предъявить немало предыдущих страниц, наглядно свидетельствующих: с того самого вздорного происшествия на Фибула-стрит я была очень занята. Крутилась, как белка в колесе: взад-вперед, взад-вперед, из полицейского участка – в Томфри, из Томфри – к Кэрригдону и Руджу, и присмотрела за тем, чтобы разбитые таблички не пострадали еще сильнее, не сгинули в камере вещественных доказательств, и добилась приостановки публикации перевода, и дала еще целую кучу свидетельских показаний обо всем, что только возможно под солнцем, и Кору к нам, на Клэртон-сквер, перевезла на неопределенный срок, и – о, да, разумеется – все это время отражала набеги родных, дружно возжелавших убедиться, что обычая Кэмхерстов самым непостижимым образом выходить целыми и невредимыми из любых ими же созданных передряг я держусь твердо.

Кстати заметить, сегодня я была особенно занята, поскольку миссис Кеффорд наконец-то прекратила упорствовать и созналась во всем. Правда, это, по большей части, формальность, так как Дорак, не тратя времени даром, выдал ее с головой и выплеснул на бывшую покровительницу целый ушат помоев, однако кое-что новое нам узнать удалось. Как выяснилось, взрывать запасники она Холлмэну не поручала. Уничтожить таблички – да, а вот гранату в окно он, оценив полученные от Гленли сведения, счел лучшим решением сам. А ведь, если б не это, до сих пор был бы жив, ибо не поверг бы миссис Кеффорд в такую панику, что та отправила его на Фибула-стрит, велев Дораку о нем «позаботиться». Сейчас она утверждает, будто имела в виду переправить Холлмэна за пределы страны (чего он, по-видимому, и ожидал), но в это, по-моему, никто, кроме самой миссис Кеффорд, не верит. Просто в нужный момент она не смогла прямо сказать «прикончить его», а теперь убедила себя, что даже в мыслях сего не имела.

Гленли во всем этом деле выглядит, скорее, ее орудием. К затее миссис Кеффорд он был привлечен лишь после того, как ей стало ясно, что купленные у Дорака таблички можно обратить себе на пользу. Тут она вполне справедливо рассудила, что Гленли в качестве «лица» предприятия будет внушать куда больше доверия: попробуй она нанять в переводчики меня либо Кудшайна сама, на том бы всем ее планам и конец. С мстительным удовлетворением могу отметить, что именно Гленли в конечном счете ее и подвел. Мне ведь еще в самом начале сделалось ясно: лорд – из тех, кому непременно нужно по-своему «усовершенствовать» любую идею, и его ухищрения (лишние таблички в кладе, беспорядки у летного поля) не раз помогли нам доискаться до истины.

Не знаю пока, что ждет всю эту компанию дальше. Склад Дорака оказался битком набит контрабандными древностями – не только драконианскими, со всего света – и, как бы старательно они ни тыкали друг в друга пальцами, по крайней мере, от некоторых преступлений им уже не отмыться. Однопартийцы мистера Кеффорда сместили его с должности, а значит, чем бы ни завершилось судебное разбирательство, скандал уже принес кое-какую пользу, дискредитировав их в глазах общества.

Однако я собиралась написать обо всем, что случилось во время свидания с Аароном Морнеттом.

(До сих пор не могу решить, как следует писать его имя. Перечитывая написанное ранее, вижу, что была в этом крайне непоследовательна, но, как ни крути, а после всего происшедшего считать его человеком совсем уж чужим нелегко. Однако в то же самое время и дружеских чувств я к нему отнюдь не питаю. Ладно. Называла его Аароном в глаза – значит, так тому и быть.)

Его до суда содержат в тюрьме, так как деньгами на залог он не располагает, а помочь ему с этим никто не озаботился. Но, так как в убийстве Холлмэна (даже в соучастии) он не подозревается, мне позволили войти в его камеру… и поди тут пойми, что более неловко – разговаривать сквозь решетку, или, в силу неумолимых законов геометрии, находиться с ним совсем рядом.

– Прошу, присаживайтесь, – с иронической учтивостью кивнув на свою койку, сказал он.

Будь я с ним даже на самой дружеской ноге – и то желанием сесть на нее отнюдь бы не воспылала.