Гай Кей - Блеск минувших дней [litres]

– Я бы дал ему…

– Устройте с ним скачки, – перебила женщина, зная, что это прозвучит, как команда. – Сделайте это для меня. Я хочу это видеть. Но сперва пошлите кого-нибудь к Теобальдо. Ему тоже захочется посмотреть.

Это была правда. А присутствие Теобальдо все изменит, придаст событию большее значение. Теперь Коллючо в случае проигрыша рискует потерять лицо, но Джиневре это безразлично. Ей понравился храбрый молодой человек. Теперь она надеялась, что он не погибнет.

– Графиня, – произнес молодой всадник.

Конечно, она не была графиней, это лишь комплимент, но юноша поклонился, сидя в седле.

Он не так уж некрасив, решила Джиневра. Большой нос и уши, но…

– Ваше имя? – спросила она.

– Для меня честь, что вы желаете его знать. Я – Гвиданио Черра, направляюсь в Бискио посмотреть весенние скачки перед тем, как вернуться домой, в Серессу. И для меня большая честь приветствовать столь неожиданно встреченную красоту и благородство. – Он снова поклонился.

Она права. В прошлом ему явно приходилось жить при дворе.

– Берегись, ты проявил наглость! – рявкнул Коллючо.

– Никакой наглости. Он не сказал ничего неприятного, – тихо возразила Джиневра. – Пошлите за Теобальдо и выберите себе коня, капитан. – Она снова посмотрела на молодого человека: никаких следов самодовольства или торжества на лице; взгляд – настороженный. Ему предстояло выиграть гонку у опытного солдата.

– Какой маршрут вы предлагаете? – спросила она.

Он не торопясь оглядел окрестности, потом показал рукой:

– Через луг до сосны на холме, вокруг нее и обратно, сюда. Хотя, разумеется, – юноша вежливо кивнул Коллючо, – капитан волен предложить другой маршрут.

У капитана был убийственный вид, и Джиневра понимала, что это во многом ее вина – вызвав Теобальдо, он придала событию еще большую публичность. Но надо же женщине как-то развлекаться во время долгого пути, верно?

Легко сказать, что я совершил ошибку, но как мне следовало поступить? В дороге все время встречаешь людей – группы купцов, священников, курьеров. Так было на протяжении многих дней, и мне показалось неразумным придерживать коня, чтобы не обгонять карету и три повозки под охраной до тех пор, пока – когда? – они не остановятся на ночлег в какой-нибудь гостинице? С какой стати мне так поступать?

Полагаю, можно возразить, что мне следовало это сделать, когда я увидел знамя с волком. И еще: я не раз проезжал мимо ответвлений от основной дороги, на которых виднелись следы многочисленных повозок; значит, скоро должны были встретиться и другие боковые съезды. Я не знал, куда ведут эти дороги, но наверняка они раньше или позже возвращались обратно на главный тракт. Можно было попробовать срезать путь по одной из них или двинуться напрямик через поля слева и выехать снова на дорогу, обогнав кавалькаду.

Но даже если бы я знал, что это люди Монтиколы, и почувствовал легкий укол страха, – этой весной не было войны, а значит, не было причин ждать неприятностей. Я догадывался, что они тоже направляются в Бискио, и решил нагнать карету, со всей почтительностью объехать ее, а потом, когда я поравняюсь с более многочисленной компанией, разбираться, как быть дальше.

Гуарино – да и другие ученики школы, если честно, – говорил, что я более вспыльчив, чем следует мужчине. Мне так не казалось. Это был не гнев, а скорее преувеличенное чувство достоинства, нежелание слишком часто или слишком охотно идти на уступки, что опасно для человека моего положения, это я признаю. Какой бы хорошей репутацией ни обладал мой отец, все-таки он был всего лишь ремесленником. Он кроил и шил одежду для богачей, снимал с них мерки, стоя на коленях, горбился над столом. А потом надеялся, что они заплатят за работу, потому что почти ничего не мог поделать, если они не платили.

И еще, что касается событий того утра, которые сыграли большую роль в моей жизни: я любил коня, которого выбрал в Милазии. Мой первый конь, купленный на собственные деньги, – оставим в стороне вопрос о том, как я их добыл. Я назвал его Джил и не собирался уступать его солдату за несколько монет и одну из вьючных лошадей, впряженных в повозку.

Мне не понравился этот капитан – как оказалось, его звали Коллючо, – но это не имело никакого значения, так как он легко мог убить меня, не опасаясь последствий и не чувствуя вины. Так уж тогда был устроен мир (да и сейчас тоже). Солдату захотелось забрать себе коня, на котором я ехал, и я мог погибнуть только за то, что не позволил забрать его. Нас видели только батраки на поле, и скорее солнце Бога закатилось бы и кануло во тьму, чем они выступили бы свидетелями против солдата.

Таково было положение дел, пока потрясающе красивая женщина в карете не отодвинула занавеску и не выглянула из окна. Я понятия тогда не имел, кто она такая, но каждый, у кого нашлось бы хоть немного ума, догадался бы, что это любовница Теобальдо Монтиколы; и любой живой мужчина должен ему завидовать, думал я.

Конечно, я понимал, что сам Монтикола едет в большой группе впереди. Во мне вдруг вспыхнула надежда, что он не слишком ценит этого своего капитана.

Посыльный галопом припустил вперед. Ему отдала приказ женщина в карете, а вовсе не Коллючо, – тот, сидя на своем коне, смотрел на меня таким злобным взглядом, что мог бы прикончить на месте, если бы был языческим колдуном или человеком, способным призвать могущество Джада на помощь, как древние пророки.

Мне повезло – он не был ни тем, ни другим.

Я рассматривал солдатского коня, стараясь определить, каким тот будет во время скачки. Я сказал, что Коллючо может взять любого скакуна из имеющихся у них, но вряд ли солдат выбрал бы чужого, а не своего собственного. Серый, с широкой грудью, он, похоже, был очень выносливым животным. Это означало, что я на своем коне поначалу вырвусь вперед, но я уже придумал, как пройти предложенную мною же дистанцию. Мы в школе часто устраивали скачки, и я очень любил верховую езду. По правде говоря, я был уверен в себе.

Ошибка. Я забыл, что соревнуюсь с капитаном наемников, за которым будут наблюдать его товарищи и командир. Женщина, возможно, не одобряет насилие, но в присутствии правителя Ремиджио, своего повелителя, она наверняка промолчит.

Теобальдо, как она и ожидала, одобрил пари. Он тоже скучал, Джиневра это видела, а до Бискио было еще далеко. Теобальдо мог, конечно, убивать людей, когда ему требовалась разрядка, но в качестве утреннего развлечения сошли бы и гонки.

– Я бы дал тебе своего Маретто, Коллючо, – объявил он, – но, если ты проиграешь мальчишке, я потеряю и коня, и капитана, потому что прикончу тебя за то, что лишил меня моей радости.

Коллючо рассмеялся, но не очень убедительно.