Виктор Кораблев - Королевства изгоев

Пастырь попросил Гизмо взять жаровню с углем. Та оказалась крупновата, ему помог Скордо. Дальше группа прошла по тоннелю с кучей боковых ответвлений и нор. Заканчивался тоннель тяжелой металлической дверью.

За ней находилось помещение, в котором едва хватило места всем присутствующим. Крипта — место поклонения Первому Пламени, из которого вышли драконы. Братья поставили жаровню на низкий плоский алтарь, а затем Гизмо позажигал свечи.

— Может, я всего лишь внук кемадо, но Искусство еще подвластно мне, — Пастырь поставил на алтарь каменную мисочку и вылил туда содержимое бутылочки.

— Что же ты задумал, старик? — скрестил руки на груди Скордо.

— Я прожил достаточно. Хочу напоследок взглянуть на твою наглую морду, — улыбнулся Диего.

— Ты же…

— Все, ни звука. Мне нужен дым, только не ваше несвежее дыхание. Нужен творимый, рукотворный, мужской. Жгите что-то. Курите. Дымите, чем гуще, тем лучше.

Лоуренс, и так не выпускавший изо рта трубки, пожал плечами и запыхтел. За ним заглотил, а затем выплюнул горящей сигару Скордо. С секунду помявшись, он пошарил под пончо, выудив оттуда еще одну, и передал Гизмо. Тот направил струйку пламени в руку и подкурил об раскаленную чешую. Редрик, по обыкновению, закурил вместе со Смоки. Скордо недоверчиво покосился на плюющегося огнем коня, но смолчал.

Лишь опыт курильщиков давал людям возможность не свалиться от удушья. Помещение наполнялось дымом. Пастырь начал щелкать пальцами, его когти высекали искры, словно кремень. Он начал слегка нараспев шептать:

— Ша ша каракс… — старик окунул палец в миску. — Марда карамон… — начал наносить угловатый рисунок на верхнюю часть лица. — Гуа накор… — посыпал черные маслянистые дорожки угольным пеплом. — Карака зан… — старый гремлин достал два крупных горящих угля и положил в миску с жижей, она загорелась. Пламя было светло-золотым. — Карабос кор карамонд…

Произнеся последние слова, старый колдун вырвал себе глаза. Все дернулись, но не решились помешать Пастырю. Ступор, благоговение, интерес. Продолжая шептать, он раздавил свои глаза над золотым пламенем. Оно взметнулось выше, покрыв его руки. Дым в комнате стал принимать формы вихрей, его всасывали пустые глазницы Пастыря.

Старик, опустив руки глубже в пламя, достал угли. Как только весь дым в комнате оказался в глазницах Пастыря, он закупорил их горящими камнями. Послышалось бульканье и шкворчание. Диего навалился на алтарь локтями, продолжая прикрывать глаза ладонями.

Шипящие звуки стихли. Старый гремлин оторвал руки от лица и выпрямился.

— Мир вновь такой яркий, — выдохнул старик.

Он повернулся к Скордо. Тот пытался глядеть в лицо отцу, но постоянно отводил взгляд.

— Думал, ты будешь пообтрепанней, — сказал Диего сыну.

— В меня в основном стреляют, жгут и бьют разным ломом. Страдает только одежда, — пожал тот плечами.

— А ты теперь похож на меня, — обратился Пастырь к Гизмо.

— Нет, у тебя теперь глаза золотые.

— Что? — на лице старого гремлина возникло замешательство.

— Прямо как в легенде про Мико, — добавил Гизмо.

— Эта эссенция, откуда она? Кто ее нашел? — Диего схватил Гизмо за плечи.

— Странник, — ответил за того Редрик.

Старый гремлин посмотрел человеку в лицо. Странное выражение морды Пастыря сопровождалось тяжелым молчанием.

— Редрик Маккройд — ардиендо вашего сына, — представился Ред, чтобы разогнать тишину.

Старик пристально осмотрел парня. Ноги, пояс, руки, плащ, лицо. Серая сталь и белое золото встретились. Пастырь клокочуще захохотал:

— Кха-бха-ка-ка-ка, кара-кха, бха-ка-ка-ка…

— У меня что-то с лицом?

— Да… теперь у меня три сына. Хороший, плохой и уродливый.

Редрик представил Пастырю своего отца и Смоки. Старый гремлин знал о шоргонах, знал и о Лоуренсе. Диего уже давно было известно, где работает и живет его сын. После представлений старик попросил Лоуренса и Смоки выйти.

— Пошли похаваем, — потрепал лавочник гриву шоргона.

Тот согласно ржанул. Они вместе отправились в главный зал.

— Если ты знал, почему никого не послал за мной? — спросил Гизмо.

— Потому что не хотел больше ошибаться.

— Что, хватило одного моего появления на свет? Я — единственная твоя ошибка, — хмыкнул Скордо.

— Нет, ты бы все равно родился. Был бы мелким беззаботным огоньком, с кучей братьев, даже с парочкой сестер… а я лишил тебя этого. Это моя первая ошибка. Моя же вторая ошибка заключается в том, что я ужасный отец.

Старый гремлин осел на пол, опершись спиной об алтарь. Редрик понял, что настало время историй. Парень тоже уселся поудобнее. Гизмо и Скордо сели на колени — поза послушника. Но багровый гремлин опомнился и сместился чуть набок.

Диего остался последним. Последним живым потомком, в ком сохранилась искра создателя. Внук последнего кемадо, что пережил своих братьев. Он понял это, когда никто из его племянников не унаследовал благословение Каднификара.

Последний потомок кемадо выбрал жизнь Пастыря, жизнь в целибате и аскезе — долгую жизнь. Он лишь надеялся, что у него хватит времени дожить до появления нового кемадо. Но этого не произошло, даже когда он превысил отпущенный гремлинам срок жизни. Что же будет после его смерти? Кемадо — лидеры, безусловные авторитеты, они всегда вели племя по пути, что завещала Мико. Что произойдет, когда их не станет?

Тогда ему в голову закралась крамола. Он решил обмануть природу и традиции. Попытался повторить действо создателей — самому сотворить кемадо. Решение казалось таким легким, таким очевидным.

Диего потратил почти все ресурсы курултая гремлинов, что расселились подле храма Первого Пламени. Были наняты сотни экспедиций: авантюристы из людей, тоннелепроходцы из гномов, прочие наемники, не говоря о количестве задействованных гремлинов.

Пастырь погнал их по следам истории — путям драконьих королев. Собирать их эссенцию, капля за каплей. К удивлению Диего, нужное количество вещества скопилось быстро, но дальнейшие поиски не давали результатов. Одна попытка. Он стал отбирать самок. Целый цикл Лабиринта — ритуала спаривания у гремлинов — приостановили.

Он заставил отобранных самок отложить кладки. Провел над каждой ритуал сродства с первым огнем, что вечно поддерживался в храмовой купели. Заставил их выпить материнской эссенции.

Лишь кемадо и те, кого признавали драконы, могли выжить после принятия этой субстанции. Сакральный акт доверия и признания между созданием и создателем, который он попрал из страха неизвестности. Страха, что после него ничего не останется.

Они погибали одна за одной. Их кладки взрывались бурой жижей. Он копался в ней. Часами. Пока не нащупал младенца, что, бултыхаясь, пытался выбраться сам. Он вырос за минуты, а не зрел годами, ожидая вылупления. Это была кладка особенной девушки.